Перемены - Мо Янь

– Мастер Лу, я не знаю, зачем ему так делать, но уверен, что он вас не обманет.

– Ну, пусть покупает, вот только я не уверен, что хочу продавать, ты только подумай, сколько мы с этим грузовиком уже вместе! Я к нему очень привязался.

Сказав это, отец Лу Вэньли взял кисточку, сделал пару мазков по кабине, а потом опять спросил:

– Парень, а ты где служишь-то?

– В уезде Хуан.

– Тридцать четвертый полк гарнизона Пэнлай?

– Мы подчиняемся генеральному штабу, но тридцать четвертый полк нас контролирует.

– Мы с командиром тридцать четвертого полка Сюем боевые товарищи. Я был командиром роты, а он офицером-инструктором в полку.

Я с воодушевлением сказал:

– Мне однажды довелось послушать доклад командира Сюя! Какое совпадение! Не хотите ничего ему передать? Я послезавтра возвращаюсь в часть.

Он удрученно ответил:

– Сюй важный командир, а я вонючий водитель. Не стану я заискивать.

Я хотел сказать еще что-то, но он уже занялся покраской грузовика. Естественно, я давно уже знал, что с ним случилось. Когда он вернулся с корейского фронта на родину, его сделали командиром роты и дали звание капитана. Перед ним открывались прекрасные перспективы, но, как и в случае со многими молодыми да ранними, «сзади мешал хвост, спереди перевешивал хрен», короче, надменность и любвеобильность разрушили всю его блестящую карьеру.

В день возвращения в часть я с утра пораньше поехал в уездный центр купить билет на автобус дальнего следования до уезда Хуан. До отправления оставалось еще два часа. Городок был очень маленький, я за полчаса быстрым шагом дошел до каучукового завода, который находился в южной части, и сказал старому охраннику на воротах, что я ищу Лу Вэньли. Охранник ответил, что она вроде в ночную смену работала, а потом принялся допытываться, кем я ей прихожусь. Я ответил, что мы с ней вместе учились, оказался тут проездом, поскольку навещал родственников, хотел заодно ее проведать. Старик, видимо, увидел, что я в военной форме, и спросил, не позвать ли ее. Я его поблагодарил. Старик сказал:

– Постой за меня на воротах, я за ней схожу.

Я время от времени смотрел на часы на запястье – я одолжил у одного из своих боевых товарищей часы марки «Чжуншань», которые стоили тридцать юаней, – очень боялся опоздать на автобус. Спустя довольно долгое время охранник вернулся вместе с Лу Вэньли. Она был в коротком пальтишке, в красных кальсонах и шлепанцах без задников, волосы растрепаны, полусонная и беспрерывно зевающая. Я поспешно подошел и окликнул ее по имени. Она осмотрела меня с головы до пят и холодно сказала:

– А, это ты, что надо?

Мне стало неловко, и я забормотал:

– Ничего… просто возвращаюсь в часть… до автобуса еще есть время… решил заодно проведать одноклассницу… позавчера ездил в колхоз, видел папу твоего, он мне сказал, что ты здесь работаешь…

Она нетерпеливо перебила:

– Ну, раз ничего, то я пошла спать.

Повернулась и ушла, а я смотрел ей вслед и чувствовал горечь в душе.

Не прошло и двух месяцев после возвращения в часть, как я получил приказ о переводе в учебную часть в Баодине. Тот земляк, что давал мне поносить часы на свадьбу, со вздохом заметил:

– Видимо, женитьба приносит удачу, я через несколько дней тоже возвращаюсь домой жениться.

Перед самым моим отъездом между нами и командным составом устроили матч по баскетболу. В тот день мне везло, я почти все время попадал. Это была лучшая игра за всю мою жизнь.

Десятого сентября мы вместе с техником Ма, которому нужно было в Пекин по делам, покинули уезд Хуан. Тянь Ху на грузовике отвез нас на станцию в Вэйфане. «ГАЗ-51», до свидания! Хотя на самом деле не «до свидания», а «прощай». Этот грузовик я больше так никогда и не увидел, где сейчас его останки? А «ГАЗ-51», который принадлежал отцу Лу Вэньли, как сообщили деревенские, действительно купил Хэ Чжиу. Он много раз проехался по кругу на грузовике, по улицам и по школьной спортплощадке, действительно воплотив в жизнь мечту «быть папой Лу Вэньли», а потом уехал куда глаза глядят, подняв облако пыли.

Когда я прибыл в Баодин, сначала меня назначили командиром отделения, я обучал курсантов, которых набрали в этом году после окончания средней школы. Они учились два года, получали аналог высшего специального образования, а после выпуска становились офицерами, которым присваивался двадцать третий разряд. У их специальности было очень длинное название, а на самом деле нужно было, надев наушники, расшифровывать радиосигналы.

Через месяц, после окончания курса, меня оставили в полку сначала в боевой службе безопасности, а потом на должности политрука, я должен был учить курсантов философии и политэкономии. Я почти ничего не знал в этих предметах, совсем как в поговорке про то, что утку на насест можно загнать только силой. В самом начале я очень уставал, но после семестра преподавания постепенно втянулся, и работа пошла. А потом опять взыграли мои еще не умершие литературные амбиции. После целого ряда неудач, в сентябре 1981 года в местном журнале «Ляньчи»[32]опубликовали мою первую повесть, «Ливень весенней ночью». На второй год весной все в том же журнале опубликовали рассказ «Уродливый солдат». Простой рядовой, который выполнял обязанности офицера и беспрерывно, до хрипоты в голосе рассказывал курсантам об основных принципах марксизма, а при этом еще и книжки писал, всегда привлекал внимание окружающих. 3 ноября 1981 года у меня родилась дочь, и старший брат, который работал в тот момент в Хунани, предложил назвать ее Айлянь[33], во-первых, в честь того, что моя первая повесть появилась в журнале «Лотосовый пруд», а во-вторых, в честь знаменитого сочинения сунского философа и литератора Чжоу Дуньи «О любви к лотосам». Мне это имя показалось слишком банальным, а потому я назвал дочку Сяосяо, подобрав редкие иероглифы – «бамбуковая флейта». Но когда она пошла в младшую школу, то учительнице показалось, что в иероглифах слишком много черт, а потому она выбрала более простые с аналогичным звучанием – «улыбка», так оно и прилипло к ней до сих пор.

Благодаря помощи многих уважаемых людей из вышестоящей инстанции в разгар лета 1982 года, отправившись домой на побывку, я узнал, что меня, вопреки правилам, порекомендовали повысить до офицера. Тот приказ, в котором говорится о назначении меня на должность инструктора, и сейчас должен храниться в моем досье. Я четко помню письмо, которое принес домой отец. Когда я передал ему эту счастливую весть, у него в глазах засиял свет, от которого мне стало одновременно тепло и скорбно. Он ничего не сказал, лишь взвалил мотыгу на плечо и пошел в поле. Поведение отца заставило меня вспомнить, как отреагировал один дальний родственник по отцовской линии, когда его сына повысили, он прошелся по всей деревне, бил в гонг и кричал: