Демгородок - Юрий Поляков

– А у тебя много было женщин? – однажды спросила Лена.

– Встречались…

– А вот скажи, когда ты вспоминаешь про них, что ты вспоминаешь – лицо, тело, волосы, глаза?.. Или… какие они были в постели?

Мишка ответил что-то уклончиво-неопределенное и, чтобы уйти от чреватой темы, перевел разговор на потрясший тогда весь Демгородок случай с молоденькой женой бывшего министра внешней торговли. Она очень хотела ребенка, но у них никак не получалось, видимо, потому, что супруг все отдавал делу переброски за рубеж российских национальных богатств. И вдруг, уже в огородном плену, получилось! Несчастная женщина долго скрывалась от медосмотров, но на пятом месяце ее разоблачили, увезли в областную больницу и там сделали так, что она уже при всем желании не смогла бы нарушить пункт 33, 6 «Внутреннего распорядка спецпоселения ДГ-1».

– Господи! – прошептала Лена. – Я бы не пережила…

А первый поцелуй Мишка выиграл у нее в споре. Спорили, разумеется, по поводу «Розового купидона». Шумная эта история началась с того, что изолянт № 49 (бывший генеральный прокурор) внезапно решил написать новейшую историю демократии в России, о чем и оповестил общественность через газету «Голос». Общественность, в особенности некоторые наисторичившие личности забеспокоились, как бы он что-нибудь там не перепутал, и стали довольно часто заглядывать в домик № 49 – подсказать, уточнить, прокомментировать, обозначить. А поскольку идти в гости с пустыми руками неловко, то приносили кто домашних огурчиков, кто клубничного варенья, кто вообще замысловатую бутылочку из «Осинки». Все шло очень пристойно и взаимовыгодно, пока летописец не дал маху, коснувшись истории знаменитого «Розового купидона», купленного ЭКС-президентшей в Нью-Йорке во время встречи на высшем уровне. Кто же мог подумать, что несколько строк об этом злополучном бриллианте, давно уже конфискованном и подаренном известной исполнительнице народных песен Ксении Кокошниковой, вызовут такую бурю! Впрочем, поначалу бурю ничто не предвещало, но через два дня, прореживая морковку на своих соседствующих участках, бывшие президентши жутко поссорились. Впрочем, нет, поссориться они не могли, так как фактически не разговаривали, а лишь, находясь вблизи друг друга, произносили вслух фразы, наподобие того, как актер, выйдя на сцену, изображающую ночной сад, говорит перед полным залом: «Ночь! Ни души кругом!». Так вот, через два дня, прореживая морковь, ЭКС-президентша заметила в пространство: «Надо же, еще только июль, а корнеплод уже такой крупный…». «Прямо как „Розовый купидон“», – вдруг добавила из-за забора экс-президентша.

Боже праведный, что тут началось! Последующие дни весь Демгородок был занят проблемой, как и кем будет наказан прокурор-историк, вытащивший из нафталина забвения такой опасный сюжет. Некоторые полагали, что вообще не будет наказан, так как на слезы и призывы к мести ЭКС-президент якобы ответил своей жене, что ее неодолимая тяга к неестественной роскоши чуть не стоила ему доброго имени в мировой политике. Другие же, наоборот, считали, что будет наказан, и жестоко, ибо, узнав об оскорблении, нанесенном его супруге, ЭКС-президент якобы топал ногами и требовал пресс-конференции с участием зарубежных журналистов… Возник даже стихийный тотализатор, организованный изолянтом № 617, в прошлом известным священником-депутатом, прославившимся тем, что в ходе нередких внутрипарламентских потасовок он действовал наперсным крестом, как боевой цепью. Но участвовать в этом тотализаторе ни Лена, ни Мишка не стали (у нее не было «осиновых» талончиков, а Курылеву строго запрещалось), они просто поспорили на поцелуй. Наивная Лена считала, что ЭКС-президентша окажется выше всей этой житейской скверны, а многоопытный Курылев был уверен, что гораздо ниже… И вот после окончания очередного воспитующего киносеанса бывшая первая кремлевская леди решительно встала, резко подошла к прокурору-историку и с оттяжкой врезала ему «по твари», как выразился бы обитатель Гомельской губернии. Впрочем, отважный летописец был готов ко всему – он ждал приближавшуюся к нему эринию с мужественной улыбкой, какой обычно пациент встречает надвигающегося дантиста с зубодеркой. А после того, как отзвенела пощечина, он произнес фразу, которую, наверное, обмозговывал всю предшествующую ночь: «Это пощечина для истории!» Отнаблюдав развязку и выждав, когда смолкнут возмущенные крики тех, кто выиграл и теперь искал батюшку с кассой, Мишка повернулся к Лене и молча показал пальцем на свою щеку. Он был очень удивлен, когда она поцеловала его не в щеку, а в губы, поцеловала старательно, точно выводила ученические прописи.

– Я смешная, да? – спросила она, переведя дыхание.

– Ну что ты! – успокоил Мишка и решил с этой глупенькой телепаткой быть поосторожнее даже в мыслях…

А через две недели они лежали на широко разложенном интендантском диване, и Лена, уткнув голову в волосатую курылевскую грудь, шептала:

– Ты очень красивый. У тебя очень красивое тело. Ты похож на античного полубога!

– Почему полубога? – спросил Мишка.

– Потому что боги снисходили к возлюбленным в виде золотого дождя или белоснежного лебедя, а потом исчезали… А полубоги оставались жить с любимыми на земле. Ты не исчезнешь?

– А ты?

– Я первая спросила.

– Нет…

– Не исчезай! Ты самый лучший в мире мужчина!

– Да уж… Тебе и сравнить-то не с чем…

– А зачем сравнивать, если ты все равно самый лучший в мире мужчина!

В тот миг Курылев постарался забыть, что любое пособие по гармоничному сексу рекомендует, особенно женщине, хвалить партнера как можно чаще и беззастенчивей. Он просто блаженно лежал рядом с Леной, гладил ее восхитительную кожу и думал про то, что, даже побывав в объятиях свинопаса, принцесса остается принцессой. Конечно, свинопас не становится после этого принцем, но свинопасом все-таки быть уже перестает… Хотя бы чуть-чуть… И еще он думал о том, что у него есть еще минуты полторы, а потом надо будет вскакивать и менять бобину с пленкой… С тихим стрекотом работал кинопроектор. Конический луч, пробивающий темноту кинозала, напоминал опрокинутое набок воспоминание о пирамиде. Фильм назывался «Моя четвероногая подружка»…

Утром, въезжая в Демгородок, Мишка был настолько рассеян, что чуть не отдал дежурному спецнацгвардейцу вместо путевки записку, которую собирался заложить в тайник. На тетрадном вчетверо сложенном листке было по клеточкам выведено: НИКОМУ НЕ ГОВОРИ. Я ЧТО-НИБУДЬ ПРИДУМАЮ. ПРИХОДИ СЕГОДНЯ В 17.00 К НАМ. Конечно, на это небезопасное свидание Мишка решился не сразу. От мысли, что они наконец-то снова останутся одни, у Мишки серебряными иголочками закололо все тело. «Юрятин убьет!» – обреченно подумал он. Без особых трудностей определив записку в тайник, Мишка сделал крюк и, проезжая через «Кунцево», высунул руку в окошко и громко похлопал по внешней стороне дверцы. Это означало: «Срочно забери письмо из тайника». Лены в палисаднике не было, скорее всего она сидела рядом с больным отцом, но Курылев знал, что, услышав звук подъезжающей машины, она подошла к окну и внимательно смотрит в щель между занавесками. Когда без трех минут пять, демонстрируя трудно дающуюся неторопливость, Мишка подходил к киноторговому центру, то сразу почувствовал неладное. Так оно и оказалось: возле «Осинки» бушевала драка. Первым делом Курылев отыскал глазами Лену: прижавшись спиной к витрине, она с ужасом и презрением смотрела на происходящую разборку. Били изолянта № 62 – толстого человека, похожего на выросшего до ошеломительных размеров крота. В тяжкие годы владычества врагоугодников и отчизнопродавцев он был членом координационного совета движения «Демократы в поддержку демократии» (ДПД) и председателем Всероссийского общества защиты детей-инвалидов имени возвращения академика Сахарова из горьковской ссылки.