Пока я спала - Амалия Март

Тянусь к бутылке и наливаю еще полбокала. Для храбрости. Обычно мне она не требуется, но как вспомню эту бороду…

Открываю дверцу холодильника и ставлю бутылку охлаждаться, как знать, возможно мне понадобится еще допинг. Закрываю дверцу и ловлю свой взгляд в её зеркальной поверхности. Возможно, допинг понадобится и моему мужу. Я выгляжу не айс.

Повязку сняли и некрасивые швы над бровью торчат нитками, которые снимут только через пару дней. А наливающаяся желтизной гематома от носа до правого виска придает образу некоторую… нотку «женщины, видавшей виды». Потёсанной и жалкой. А жалкой мне быть не нравится.

Встаю со стула и шлепаю до ванной комнаты. Там и освещение больше и зеркало лучше.

Черт.

Чудовище Франкенштейна. Гламурная версия.

Волосы ожидаемо скрутились грязными розовыми паклями, как я ни старалась привести их в порядок над раковиной в палате. Идеальное дополнение к образу. Включаю воду, переключаю с крана на душ. Стягиваю спортивный костюм и залезаю под струи. Помню, что мочить швы категорически нельзя, поэтому намываю голову в позе, которой позавидует любой практикующий йог. Под ноги течет окрашенная розовым водичка, смывая с меня цвет. Интересно, что сподвигло меня на этот эксперимент, уж не вынужденная ли зимовка в России? Мне всегда нравился мой натуральный от природы пепельный блонд, особенно в моменты, когда он выгорал под жарким солнцем очередных островов.

Не нахожу свой шампунь, которым пользуюсь много лет и приходится воспользоваться тем, что стоит на бортике ванны. Он немного другой текстуры, непривычный. Зато гель для душа — точно мой. Манго & кориандр — фирменный запах. Жаль, на самом донышке.

Выдавливаю остатки и закидываю пустую банку в раковину.

Из душа выхожу уже почти человеком. Бросаю одно из полотенец под ноги, чтобы не морозиться, вторым промакиваю мокрые волосы и заворачиваюсь в него. Убираю волосы с лица, немного воды попадает на швы и неприятно щиплет. Надо бы найти пластырь. Если в этом доме есть ребенок, некстати вспоминаю я, найдется и пластырь. Морщусь от того, что успела забыть, какой непоправимый кульбит сделала моя жизнь. Нет, пожалуй, подумаю об этом позже. Гораздо позже. Когда выбора уже не будет.

Итак, если бы я была аптечкой, где хранилась?

Перерываю полки на кухне, потом настает очередь комода в спальне. Так ничего и не найдя, решаю написать Мише, чтобы захватил по пути, он же собирался в аптеку. Помню, что так ни разу и не решилась набрать его номер, пока лежала в больнице. Он просто приходил каждый вечер, как по расписанию, а я просто смотрела на приговор «м. муж» в контактах и пыталась свыкнуться с мыслью.

Даже то, как я его подписала — выдаёт меня с потрохами. Я вечно все сокращаю. Не удивлюсь, если это должно было быть «мой муж». Хотя если произносить это вслух, звучит странновато.

Но это же я.

Отправляюсь на поиски телефона, но он словно исчез, растворился, выпал в небытие. Точно помню, что вынимала из кармана пуховика, а дальше — большой белый лист. Неужели с кратковременной памятью тоже начались перебои?

Оседаю на кровать и издаю громкий стон. Откидываюсь на ворох своих вещей и всматриваюсь в потолок. Ужасный светильник. Как и все в этом доме. Может, в Греции меня знатно стукнуло и произошла подмена личности? Такое тоже от травм бывает, невролог рассказывал. Это объяснило бы внезапную тягу к стабильности, замужеству, детям (боже, помоги) и полной безвкусице.

Разукрасить бы все здесь красками! Начать можно с моих фотографий.

Не спеша поднимаюсь с постели, придерживая полотенце на груди. Найти бы во что переодеться. Пижамку например. Но разгребать кучу вещей сейчас, если честно, не тянет. Вот на вино — тянет.

Снова спотыкаюсь о чемодан под ногами и отправляю его под кровать. Что вообще он тут делает? Может, я собиралась в путешествие? Или сбежать?

Да, пожалуй, это самая здравая мысль, если знать все вводные.

По пути цепляю пульт и включаю телевизор, находиться в тишине и дальше — выше моих сил. Пролистываю новостные каналы, добираюсь до музыкального и врубаю звук повыше, чтобы слышать и на кухне.

Скольжу по ламинату в сторону холодильника и бессовестно тянусь за новой порцией испанского вина. Это в сто раз лучше любого успокоительного. В замке поворачивается ключ, слышится скрип входной двери. Ставлю едва отпитый бокал на стол и выхожу навстречу мужу.

Испытываю некоторую тревогу от встречи с маленьким существом. Моим сыном. Стоит только представить, что он когда‑то жил в моем животе, а потом вылез наружу, причем не самым эстетически красивым образом — я покрываюсь испариной. Это пугает до чертиков!

Миша снимает куртку, на полу возле его ног стоит автокресло с маленьким пассажиром. На малыше красный пуховый комбинезон, из которого одни только щеки и торчат. Глазки закрыты, и я успокаиваюсь. Знакомство откладывается.

— Держи, — откашливается муж, привлекая внимание к себе.

Я перевожу взгляд на йети, оправдывающего свою кличку на двести процентов: его брови снова сурово нависают над веками, а глаза проходятся по мне тяжелым взглядом. Он протягивает мне увесистый пакет из аптеки и закладывает руки в карманы.

— Можешь подойти, — кивает на ребенка.

— Нет, я… он спит, — трясу головой с такой силой, что она снова начинает болеть.

Я не готова.

Йети кивает, вскользь кидает взгляд на мои босые ступни и уходит в сторону детской с люлькой в руках. Я прохожу на мысочкам вслед за ним и подсматриваю.

Он явно знает, что делать: вынимает ребенка из кресла, прижав к себе, укладывает на диван, расстегивает верхнюю одежду. Мелкий начинает кряхтеть, когда его дергают за ручки и ножки, чтобы высвободить из одежды, и я нервно поджимаю губы. Только не просыпайся, только не просыпайся!

Операция «разминировать бомбу» проходит успешно, и муж перекладывает сына в кроватку. Включает ночник, проецирующий животных на стену, и выходит.

— Я лягу на диване, — тихо говорит моему лбу, кивая на детскую комнату.

— Может… — показываю на кухню.

— Хочешь есть?

— Поговорим?

Одновременно произносим мы.

Серые глаза, наконец, упираются в мои. Это сложный взгляд, непонятный и сильный. Я немного теряюсь под ним, потому что обычно с мужчинами, обладающими таким взглядом, не связываюсь. В них слишком большой багаж, а я люблю путешествовать налегке.

Наконец, Миша кивает в излюбленной едва заметной манере и делает шаг к кухне.

Поговорим.

— Телевизор орет, — словно удивленно говорит Миша, останавливаясь возле открытой двери спальни.

— Мне было невыносимо тихо, — проскальзываю мимо него и берусь за пульт.

Делаю на несколько делений тише и оборачиваюсь к мужу. Я плохо переношу тишину, годы, проведенные в дороге, приучили к постоянному соседству и шуму. Даже засыпать мне привычнее под мерный стук колес или гудение двигателя. А храп соседей по хостелу заменяет для меня колыбельную.