Пока я спала - Амалия Март

— Маруся, — шепчу ей на ухо, покрывая поцелуями шею. Кожа под моими губами покрывается мурашками. Какая она чувствительная.

— Не называй меня так, — хрипло смеется она, впаивая пальчики мне в плечи. — Это ужасно.

Хорошо, хорошо, хорошо. Все, что скажешь.

Ее рот снова цепляет мой. Я крепче сжимаю жену в руках. Приподнимаю над полом и подсаживаю на стол, от которого мы в одном шаге. Тот глухо бьется о стену под нашим давлением. Маруся скрещивает ноги у меня за спиной, а сама откидывается назад, ловко орудуя пальцами над мелкими пуговками на рубашке. Я учащенно дышу, пытаясь реанимировать сжавшиеся от возбуждения легкие.

Не верится.

Все как во сне.

Впрочем, уже через секунду громкий плач из детской из него вырывает.

Он животное.

В хорошем смысле.

Эти руки, эта его борода. Завел меня с пол‑оборота, и я тут же поверила в сказку про «жили долго и счастливо». И почему я раньше на таких вот мужиков‑мужиков не заглядывала? Такой пласт утех пропустила!

Я тихо взвизгиваю, когда большие мозолистые руки сжимают мою талию до хруста костей и подсаживают на стол. О, да. Мне нравится такой поворот. Обхватываю йети ногами, чтобы не сбежал, и начинаю скоро расправляться с пуговицами на рубашке. Испытываю едва уловимое чувство проблеска памяти. У меня давненько этого не было. Да. Это не прямо воспоминание, но твердая уверенность. Не было. Давно. Все тело в предвкушении!

Муж тяжело дышит, прожигая взглядом на моем теле горячие дорожки. Губы, шея, ключицы, грудь. Погоди, ты еще лучшее не видел! Или видел? Конечно, видел, вот я глупая. Ну так сейчас увидишь больше! Или он уже знает все мои фишечки?

Черт. Это же для меня все впервой, ново и горячо, а он наверняка меня уже вдоль и поперек меня изучил. От этой мысли становится даже немного грустно. Но я достаточно эгоистична, чтобы радоваться, что не он на моем месте, а я, и испытаю сейчас что‑то феерическое, потому что со мной это еще не происходило.

Пуговицы поддаются легко, и уже через мгновение я распахиваю полы рубашки, чтобы продемонстрировать, что под ней ничего нет. Что? Я подготовилась.

Тянусь к бородатому мужу за поцелуем, но он останавливает меня за плечи.

— Марсель, — говорит, смотря в сторону коридору.

И тут я слышу. Да, точно. Ребенок плачет. Просто я не привыкла реагировать на такие звуки, я с ними себя не ассоциирую.

— Нужно его покормить, — Миша берется за полы моей рубашки и сводит их вместе, а затем делает шаг назад, выпутываясь из моих ног. Отстой. Надеюсь, он не намекает на то, что это сделать должна я?

Кидаю взгляд на свою грудь, пытаясь определить, являюсь ли молокозаводом для маленького существа за стеной. Я бы почувствовала, да? Типа, она же должна становиться больше, пышнее там, тяжелее, не? А у меня все та же аккуратная двоечка, гордо держащая форму.

— Я сделаю смесь, — Миша поворачивается к кухонным шкафам, уверенно достает синюю коробку, встряхивает, снимает крышку. — Ты пока иди его покачай.

Фух, пронесло. Но покачать?

— Э… нет, я…

— Боишься? — муж оборачивается и стреляет взглядом в мою все еще неприкрытую грудь.

— Я совершенно ничего о детях не знаю, — почему‑то шепотом отвечаю я.

Вроде как выдаю свою страшную тайну.

Слезаю со стола и застегиваю пару пуговиц. Криво. Я бы предпочла снять напряжение, которое сама же и создала. А еще, чтобы именно в этот момент память сошла на меня лавиной. Я боюсь детей. Своего — в тысячу раз сильнее, чем какого‑то незнакомого. Что мне с ним делать? Как? Почему?

Последнее — все еще обращено к насмешливой вселенной, закинувшей меня в эту альтернативную вселенную моей собственной жизни. Правда, за что так со мной? Почему я? Как откатать обратно всю эту дичь?

— Просто покачай кроватку, погладь его по спинке, я сейчас приду, — учит меня Миша, отсыпая мерными ложечками смесь в неизвестно откуда взявшуюся бутылочку.

Я беру себя в руки — бред, ничего я никуда не беру, просто делаю видимость — и иду в направлении детской комнаты. Медленно. Эгоистично пытаясь отсрочить знакомство с собственным сыном. Но от разрывающего мое сердечко крика, шаг прибавляю. Это, наверное, тот самый инстинкт, да? Материнский. Его проблески!

Вхожу в детскую и сразу к кроватке.

Ребенок стоит, держится пухлыми ручками за перилку, лицо красное, давится слезами. Зрелище не для слабонервных. Это точно из‑за еды? Вот так истерить, потому что хочешь есть, серьезно? Опасливо подхожу ближе, хватаюсь за угол кроватки и пытаюсь ее покачать.

Марсель валится на свой упакованный в огромный памперс попец, на секунду умолкает, а потом разражается неслыханном мне ранее звуком. О, господи, господи.

В стену смежную с соседней квартирой слышится глухой стук. Там живет кто‑то очень нервный. Меня кидает в панику. Что же делать, что делать?

Я качаю кроватку сильнее, в надежде, что мелкий крикун замолчит и завалится на бок, крепко засыпая. Не зря же придумали этот хитрый механизм! Но с отчаянием понимаю — ни фига. Его эта качка нервирует еще сильнее. В стену снова отборно… стучат. «Спинка!» — вспоминаю я. Погладить по спинке!

Делаю осторожный шаг ближе к кровати, протягиваю руку к малышу и касаюсь его спины. Так осторожно, словно подбираюсь к бешеному койоту. Ребенок плакать не прекращает, но вскидывает на меня свои мокрые глазки и тянет вверх руки.

О, боги. Он хочет на ручки!

Вот оно испытание на прочность: моих нервов и рук. Потому что он офигеть тяжелый! Не так я представляла себе младенца. Или его уже нельзя считать младенцем? Сколько ему там? Миша же говорил, точно говорил. С кратковременной памятью у меня тоже проблемы?

Руки отваливаются держать плачущего и дрыгающего конечностями ребенка на вытянутых руках. Как его взять‑то правильно, божечки? Давай, злополучный инстинкт, самое время проснуться!

Прижимаю малыша к себе, перехватывая за спину. Покрепче. Ну чего он дергается? Почему так орет?

Вспоминаю все, что когда‑либо видела о младенцах, плаче, матерях и начинаю подпрыгивать на месте. Укачиваю. Марсель от этой тряски, видимо, знатно офигевает и забывает, что надо плакать. Цепляется пухлыми ладонями мне в волосы и тянет их в очень слюнявый рот.

— Фу, кака! — пытаюсь вытянуть из его смертельной хватки локоны.

— Он не собачка, — тихо смеется подоспевший муж. — Не надо, Марс, смотри, — аккуратно подносит ребенку смесь и тот жадно обхватывает бутылочку пальцами.

Присасывается к резиновому носику и кладет голову мне на плечо. Прикрывает глазки и шумно дышит носом, пока глотает смесь.

А он прикольный.