Игра на повышение - Дмитрий Евдокимов

– Каково состояние государя? – холодно осведомился я, глядя в упор на главу разыскников.

– Слава богу, опасности для жизни нет. Лекари говорят, что дней через десять Иван Федорович сможет вернуться к исполнению своих обязанностей.

Сказано это было нервно, но с вызовом и даже небольшой долей злорадства в голосе. Боится господин Глазков, сильно боится, прикрывается именем государя в надежде, что я испугаюсь монаршей реакции на свои действия. Святая наивность! Никита Андреевич напоминал мне сейчас пешеходов, переходящих дорогу не глядя по сторонам, но с осознанием своей правоты и в полной уверенности, что все автомобили уступят им дорогу. Много ли толку будет от такой правоты, если кто-то из водителей не успеет затормозить? Так и в этом случае: поможет ли Глазкову обращенный на меня царский гнев, если он уже дней десять, как будет мертв? Смешной, ей-богу.

Вдвойне смешной, учитывая тот факт, что мне гораздо выгоднее сейчас с пользой для себя использовать его напуганное состояние, а не заморачиваться местью.

– Господа, будьте добры, оставьте нас наедине с Никитой Андреевичем! – обратился я сразу ко всем присутствующим. Дважды просить никого не пришлось. Даже красномундирники поспешили покинуть помещение, не дожидаясь кивка со стороны своего начальника.

– Бодров, ты понимаешь, что это все… – Глазков сделал нервный жест рукой, долженствующий, видимо, указать на все плохое, творящееся прямо сейчас по всей Таридии, – попытка государственного переворота? Ты осознаешь, каковы будут последствия для тебя?

Начальник Сыскного приказа, как всегда, фамильярничал, позволяя себе обращаться ко мне не по этикету. Ну да бог с ним, меня мало заботили такие вещи, хотя я мог бы давно ткнуть его носом в это дело, да еще при обществе, чтобы уж наверняка проняло.

– Одна древняя народная мудрость гласит, что все беды государства идут от плохих дорог и дураков. Так вот, с плохими дорогами мы уже успешно боремся, как бы нам еще дураков извести!

– Что-то я не припоминаю такой народной мудрости, – нахмурил брови Никита Андреевич.

– А у тебя вообще память короткая, – я решил тоже плюнуть на приличия, обращаясь к оппоненту исключительно на «ты». – Я-то думал, что мы с тобой давно друг про друга все поняли и пришли к состоянию равновесия. Но проходит совсем немного времени, и ты все начинаешь сначала. Неужели мало я сделал для Таридийского царства? Неужели мало я доказывал свою верность трону, что ты раз за разом подозреваешь меня в измене? Сколько еще раз нужно сказать, что я не рвусь к власти, что меня вполне устраивает та роль, что отведена мне сейчас?

– Лукавишь, Михаил Васильевич, ох, лукавишь! – Глазков погрозил мне пальцем и тут же утер носовым платком выступившую на лбу испарину. – Не устаешь кричать на каждом углу, что власть тебе не нужна, а сам с каждым днем все больше ее под себя подгребаешь! Уже и наследник трона под твоим влиянием находится, я уж не говорю про царевича Алексея и Григорянского – те вообще пляшут под твою дудку!

– Они мои друзья, а друзей не заставляют плясать под свою дудку, как ты выражаешься! Друзья – это особые люди, им можно доверить даже самое дорогое, их не бывает много и потому их нужно беречь. И я всегда, по возможности, стараюсь это делать. Что же до власти, то в сотый раз повторяю, все мои усилия направлены на благо страны, а не на мое собственное благо.

– Слишком велико стало твое влияние, князь, потому и спрос с тебя вырос. И соблазны твои тоже выросли.

– Да пошел ты к черту! – не выдержал я, заставив испуганно замолчать раздухарившегося было Никиту Андреевича. – Короче, Склифосовский! – вырвалась у меня фраза из всеми любимого фильма, заставившая Глазкова нервно озираться в поисках непонятного и таинственного Склифосовского. Пришлось исправиться: – Короче, Глазков! Я готов закрыть глаза на твою очередную глупость с подозрениями на мой счет. Но я не хочу слышать даже намека на оправдания по поводу проникших в подземелье бандитов протоинквизитора! А потому будь добр немедленно арестовать отца Пафнутия и разорить все его разбойничье гнездо!

– Но…

– Если этого не сделаешь ты, то я сделаю сам. Но ты ведь понимаешь, сколько он даст показаний против тебя, коли попадет в мои руки? Займись этим немедленно! Протоинквизитор дел натворил столько, что уже на пожизненную каторгу хватит, а то и на отсечение головы! Там и потеть-то сильно над доказательствами не придется. Сделай это, Никита Андреевич, и можешь не опасаться за свою жизнь! В отличие от тебя я понимаю, что сейчас нам с внешним врагом разбираться нужно, а не междоусобицы затевать!

– Да поймите вы, Бодров, – воспрял было духом Глазков, получивший возможность сменить неприятную для себя тему, – вы своими громкими разоблачениями втянете нас в очередную войну! Даже если это сделали фрадштадтцы, нужно обстоятельно во всем разобраться, хорошенько продумать каждый шаг и тихо, без огласки, нанести ответный удар.

– Надо же, какие здравые мысли! – показушно восхитился я двуличию своего оппонента. – Как меня обвинять, так тебе ничего не нужно! Виновен априори, так сказать!

– Да разобрались бы во всем! – небрежно махнул рукой Никита Андреевич, вновь пытаясь проскочить мимо неудобной темы с людьми протоинквизитора. – В прошлый раз же разобрались!

Терпение мое не беспредельно. У меня аж в глазах потемнело от желания немедленно съездить главе сыска по физиономии. Как легко у него все получается: чуть какое подозрение, так Бодрова в тюрьму, а там и разбираться можно начать! А в остальных делах лучше не спешить! В войну я, видите ли, страну втяну! Как будто эта война уже не идет! Взрыв пороховой мины в центре нашей столицы – это что, не война? Или то, что Фрадштадт профинансировал формирование в Улории целой армии из наемников и вновь толкает Яноша Первого на ссору с нами, является секретом для кого-то? Обдумать, подготовиться… Можно подумать, мы с царевичем Федором ни о чем не думаем и ничего не предпринимаем, а тупо бьем баклуши в ожидании следующего удара! Нечего вообще лезть в чужие дела, когда свои далеки от порядка!

Видимо, я не совсем совладал со своим лицом, отразившим обуревающие меня эмоции. Потому что Глазков испуганно отшатнулся. Но нет, и здесь я сумел взять себя в руки:

– Будьте добры заниматься внутренними делами и не лезть в международную политику! Не ваше это дело! – на этой фразе я невольно запнулся, поймав себя на том, что вернулся к обращению на «вы» с главным красномундирником. Вот что воспитание делает – хочу нахамить и не могу! – Завтра утром, Никита Андреевич, первой новостью, услышанной мною, должна быть новость об аресте нашего верховного инквизитора. Очень вам не рекомендую разочаровывать меня! Спокойной ночи!

Хотя время еще только приближалось к семи вечера, я решил отправиться-таки на отдых, потому что силы мои были уже на исходе и усталость от таких бурных суток брала свое. Движения давались с трудом, и сосредоточиваться на какой-либо мысли становилось все труднее.

Все срочные дела я переделал, помочь Федору оправиться от ран я сам, к сожалению, не могу, а вот обеспечить во время болезни царевича продолжение его политики постараюсь. Ближайшие пять-шесть дней – при поддержке верных мне штыков, а там царевич Алешка из Бобровска примчится, и через него уже можно будет действовать вполне законно. А еще я одного из двух своих главных недоброжелателей в столице натравил на другого.