Дорога скорби - Дик Фрэнсис

— Мне очень жаль, — сказал я.

— Жена Джо все ворчит, что Джо должен платить алименты на Пеготти... а теперь и она сама беременна.

Жизнь, подумал я, источник нескончаемых и изощренных жестокостей.

— Джо об этом не думает, — сказала Линда. — Он влюбит Рэчел, и он купил ей пони, и содержит нас, но его жена говорит, что я могу родить хоть шесть детей, а результата не будет... — Ее голос задрожал и прервался. Помолчав, она добавила:

— Не знаю, почему я взваливаю это все на вас. С вами так легко говорить.

— Мне интересно.

Она кивнула, всхлипнула и вытерла нос.

— Посидите поговорите с Рэчел. Я сказала ей, что вы вернетесь сегодня. Вы ей нравитесь.

Я послушно вышел в садик и серьезно поздоровался за руку с Рэчел, после чего мы сели на скамью рядышком, как старые друзья.

Хотя было еще тепло, дни в начале июня были сумрачными и влажными хорошо для роз, но плохо для дерби.

Я извинился за то, что пока не нашел того, кто напал на Силвербоя.

— Но вы его найдете, правда?

— Надеюсь, — сказал я.

Она кивнула.

— Я сказала вчера папе, что уверена в этом.

— Это правда?

— Да. Он катал меня на своей машине. Он меня катает иногда, когда Диди ездит в Лондон за покупками.

— Диди — это его жена?

Рэчел сморщила нос, но не высказалась.

— Папа говорит, что кто-то отрубил вам руку, совсем как Силвербою.

Она серьезно смотрела на меня, ожидая подтверждения.

— Ну, не совсем так, как Силвербою, — растерянно сказал я.

— Папа говорит, что человека, который это сделал, посадили в тюрьму, но он снова вышел под честное слово.

— А ты знаешь, что означает — под честное слово? — с любопытством спросил я.

— Да. Папа мне объяснил.

— Твой папа много знает.

— Да, но это правда, что кто-то отрубил вам руку?

— Для тебя это так важно?

— Важно, — сказала она. — Я думала об этом вчера в постели. Мне снятся страшные сны. Я стараюсь не заснуть, потому что не хочу спать и видеть во сне, как вам отрубают руку.

Она старалась быть взрослой и спокойной. Но я чувствовал: истерика слишком близко, так что, задушив собственное постоянное нежелание говорить об этом, я вкратце рассказал, что со мной случилось.

— Я был жокеем, — начал я.

— Да, я знаю. Папа сказал, что вы много лет были чемпионом.

— Так вот, однажды моя лошадь упала, и, пока я лежал на земле, другая лошадь приземлилась после прыжка прямо мне на руку и... э... рассекла ее. Кисть срослась, но я не мог как следует пользоваться этой рукой. Мне пришлось уйти из жокеев, и я начал заниматься тем, чем занимаюсь и сейчас, — расследовать разные дела, как сейчас я ищу, кто напал на Силвербоя.

Рэчел кивнула.

— Однажды я обнаружил нечто, а один отвратительный человек не хотел, чтобы я это узнал, и он... м-м... он ударил меня по раненой руке и опять сломал ее. На этот раз врачи не смогли ее вылечить, они решили, что мне будет лучше с пластиковой рукой, чем с бездействующей.

— Так на самом деле он... на самом деле он ее не отрубил. Не как топором или еще чем?

— Нет. Так что не мучай себя мыслями об этом.

Она улыбнулась с явным облегчением и, поскольку усидела слева от меня, положила свою правую руку на мой протез — деликатно, но без колебаний.

Она потрогала прочный пластик, бесчувственную кожу и с удивлением посмотрела мне в глаза — Она не теплая, — сказала она.

— Но и не холодная.

Рэчел весело засмеялась.

— А как она работает?

— Я говорю ей, что делать, — просто ответил я. — Я посылаю команду из мозга через руку и говорю: отогнуть большой палец, или прижать его, или схватить что-нибудь. Приказ добегает до очень чувствительных приборов, которые называются электроды, — они спрятаны под пластик и касаются моей кожи. — Я сделал паузу, но Рэчел ничего не спросила, и я продолжал:

— Моя настоящая рука кончается вот здесь. — Я показал. — А пластиковая доходит до самого локтя. Электроды спрятаны внутри, вот здесь, и прилегают к коже.

Они чувствуют, когда мышцы начинают напрягаться. Вот так они и работают.

— А эта пластиковая рука — она привязана или как?

— Нет. Она просто хорошо подогнана и туго сидит сама по себе. Ее делали специально для меня.

Как все дети, Рэчел принимала чудеса как данность, а для меня техника, приводимая в движение сигналами нервов, оставалась чем-то необычным, хотя я носил пластиковую руку уже три года.

— Тут три электрода, — продолжал я. — Один — чтобы открывать ладонь, другой — чтобы закрывать, и еще один — чтобы поворачивать кисть.

— А электроды работают от электричества? — спросила она. — Ну, вы же подключаетесь к розетке в стене и все такое?

— Ты сообразительная девочка, — сказал я ей. — Они работают от специальной батарейки, которую вставляют снаружи на том месте, где я ношу часы. Я заряжаю батарейки в зарядном устройстве, которое включается в розетку.

Она оценивающе посмотрела на меня.

— Должно быть, иметь такую руку очень полезно.

— Просто превосходно, — согласился я.

— Папе Эллис Квинт говорил, что и не скажешь, будто у вас пластиковая рука, пока не прикоснешься к ней.

— Твой отец знает Эллиса Квинта? — изумленно спросил я.

Она спокойно кивнула.

— Они вместе ездят играть в сквош. Он помог папе купить Силвербоя. И он был так огорчен, когда узнал, что это случилось именно с Силвербоем, и поэтому сделал свою программу о нем.

— Да, он это может.

— Я хотела бы... — начала Рэчел, взглянув на мою руку, — чтобы Силвербою можно было сделать новую ногу... с электродами и батарейкой.

— Может быть, искусственная нога ему бы и подошла, но он не смог бы ни идти рысью или галопом, ни прыгать. Он не был бы счастлив, если бы мог только ковылять понемногу.

Она провела своими пальчиками по моим пластиковым — ее это не убедило.

— Где вы держали Силвербоя? — спросил я.

— За тем забором, в конце сада, — указала она. — Отсюда не видно из-за деревьев. Нам придется пройти через дом, выйти и пройти по дорожке.

— Ты мне покажешь?

Она на мгновение отпрянула, потом сказала:

— Я вас проведу, если всю дорогу буду держаться за вашу руку.

— Конечно. — Я встал и подал ей настоящую, теплую, обычную руку.