Кадын - Владычица гор - Анна Никольская

С тех пор людоед у неё в чреве сидит. Коли приглядишься внимательно в полнолуние, увидишь, что на светлом лике Луны Ильбеген с секирой, в ствол черёмухи вцепившийся, просвечивает. До сих пор он с Луной воюет. День и ночь без устали острой секирой машет, от Луны кусок за куском отрубает. Потому круглый лик Луны день ото дня истончается, в узкий серп превращается. А когда Ильбеген из чрева её высвобождается, обретает Луна былую силу и снова круглой становится, людоеда в себя заглатывает.

Изредка удаётся всё же Ильбегену Луну одолеть. Тогда лунное затмение наступает. Люди из домов выходят, в бубны и железные котлы стучат, собакам уши крутят, чтобы выли громко, детей плакать заставляют. Громко кричат: «Отпусти Луну! Отпусти Луну!» Ильбеген тогда пугается, силы его иссякают, и Луна снова людоеда проглатывает. И битва эта меж Луной и семиглавым чудовищем до скончания веков длиться будет. Так мудрые кайчи сказывают, — промолвила Кадын и веки сомкнула.

Долго ли, коротко ли, проснулась девочка. Глядь, верный конь её не отдохнувший, а взмыленный, как пена морская, стоит. Словно скакал-бежал он сорок дней кряду без устали.

Набрала Кадын сосновой смолы, намазала коню хребет с рыжей гривой, сама спать опять легла.

Лишь кроны кедров на востоке алыми стали, смотрит девочка, а к смоле белые, ушастые, как зайцы, шароваровы-карлики прилипли.

— Вот, значит, кто коня без моего ведома по тайге гоняет! — в гневе Кадын говорит.

Отвалила она от скалы бурый камень, взяла за шкирки шароваровов да и собралась их в глубокую расщелину швырнуть, сверху валуном придавить.

Взмолились карлики:

— Не губи нас, девочка! Мы же твоего коня не съели, только порезвились-покатались немножко!

— Нет, — строго им Кадын отвечает. — Вредные вы, злые, на земле алтайской без вас чище будет!

Поняли шароваровы, что конец их близко. Кряхтят, крутятся, трясутся от страха, а вырваться не могут — крепко держит могучая Кадын. Тут самый хитрый из них и говорит:

— Погоди, силач-девочка! Давай поспорим! Ты выспоришь — мы сами в землю уйдём и больше на свет перед людьми не покажемся. А проспоришь — отпустишь нас восвояси!

Разобрало тут девочку любопытство, интересно ей сделалось.

— А о чём спор-то будет? — спрашивает.

А те ещё и сами не придумали. Помирать боятся, время тянут. Первое, что в ушастые головы им пришло, говорят:

— Видишь ту высокую гору лесистую? Спорим, что, если ты с самой вершины крикнешь, мы внизу твой голос услышим! У нас уши самые длинные, самые чуткие!

Посмотрела Кадын на гору: и вправду высокая! Посмотрела на уши карликов: да, на человечьи не похожи, мохнатые, но уж не такие длинные.

— Да не может быть, чтоб человечий голос за сто вёрст долетел, а вы услыхали его!

— Может, может! — пищат шароваровы.

А рысёнок тоже хозяйку подначивает:

— Ничего не потеряем мы, коли с хвастунами поспорим!

— Уговорили, спорим! — согласилась девочка.

Связала она карликов, как зайцев, за все четыре лапы, на дерево подвесила, а сама в лесистую гору пошла.

Долго шла. Но вот поднялась на самую вершину: подножия уже не видать.

Встала Кадын на круглый камень буро-коричневый и крикнула:

— Эй, шароваровы-хвастуны! Сейчас спущусь с горы и брошу вас под лежачий камень! Только сначала вы моего коня Очы-Дьерена верного от смолы очистите, отскребёте, гриву рыжую расчешете да в косы заплетёте! А то сама я притомилась, по горам лазая, с вами споря! — сказала и обратно спускается.

Внизу связанные шароваровы совсем пригорюнились. Не слышали они ничего, да и где ж так далеко-высоко услышишь! Не спор выиграть хотели — смертушку свою отсрочить!

Летит тут мимо сорока в шубе с белой оторочкой. Видит: шароваровы связкой на сосновой ветке висят. Спустилась посмотреть, что за диво такое дивное. Села сорока на крышу шалаша, хвостом трясёт, на карликов с опаской косится.

— Эй, сорока! — кричат шароваровы. — Нам помирать скоро, расскажи напоследок, что в лесу, что в горах делается! Ты всюду летаешь, всю правду знаешь!

— Как же, как же! — обрадовалась, затрещала сорока, первая в лесу сплетница. — Медведь бурый косулю у болота задрал! У реки Катунь столетний кедр в пропасть свалился! За дальней горой осыпь речку запрудила! Богатырь Сартапкай с духом Ори у золотого озера не на жизнь, а на смерть схватились! На вершине горы девочка стоит, на весь лес кричит. Лицо у неё, как луна, чистое, белое! Глаза — смородины чёрные! В шести косах раковины заморские! На челе алый колпак островерхий, войлочный! Хороша девочка! Принцесса, однако!

— А что кричит-то она? — заволновались шароваровы.

— Что ей карлики-хвастунишки будут коня чистить, гриву рыжую чесать, косы ему плести! Сама она притомилась, мол, по горам-долам лазая!

Тут и Кадын — легка на помине — с лесистой горы спустилась. Сняла она с дерева шароваровов, хотела развязать, да передумала.

— Ничего, сама коня почищу! — так и поволокла связанных к камню.

— Озо-озо, озозо! Уважаемая, а кто же тебе коня от смолы отчистит? — заголосил один карлик.

— Озо-озо, озозо! А кто ему, уважаемая, гриву расчешет? — второй запищал.

— Озо-озо, озозо! И косы ему ровные заплести надобно! — кричит третий.

— Озо-озо, озозо! Ты же сама устала, по горам лазая! — тихонько четвёртый говорит.

Кадын от неожиданности как вкопанная встала, чуть связку шароваровов наземь не выронила. Слово в слово повторили они крик на лесистой горе!

— Так что же вы, и вправду всё слышали? — изумилась девочка.

— Слышали, всё слышали! — радостно заверещали шароваровы.

Огорчилась Кадын. Больно уж ей не хочется нечисть всякую на волю отпускать. Но что делать! Проспорила — слово держи! Развязала она карликов и восвояси пустила. Напоследок не сдержалась — каждого за уши хорошенько оттрепала. Может, слышать хуже будут!

— И больше мне не попадайтесь! — наказала строго. — В следующий раз даже слушать вас не стану, сразу под тяжёлый валун брошу!

Обрадовались свободе шароваровы. На радостях вычистили они огненно-гнедого Очы-Дьерена, расчесали, косы в гриве заплели, звёздочку белую во лбу начистили даже! Да и ушли навсегда из этих мест куда подальше. Не каждый раз с таким великодушным человеком столкнёшься. Другой встретит — и впрямь ум из головы, дух из рёбер вышибет!

Гора же лесистая, с которой Кадын кричала, с тех пор так и зовётся Чакырык, то есть «Расстояние, на которое человеческий крик слышится».

По долинам мчась, по горам карабкаясь, через пропасти перескакивая, огненно-гнедой Очы-Дьерен, как сыромятный ремень, вытягивался, как тугая мышца, сжимался.