Корабль-призрак - Хэммонд Иннес

— Вы измочалены, — продолжал я. — Вам необходимо хоть немного поспать. Но вначале вы должны показать мне, как обращаться с топкой.

Казалось, он колебался, но затем устало пожал плечами.

— Ладно, — произнес он, а затем собрался с силами, вышел и по трапу спустился на главную палубу.

Ветер всем весом навалился на корабль, накренив его на правый борт. В таком накрененном положении судно продолжало раскачиваться странными рывками. Время от времени его сильно встряхивало. Волоча ноги, капитан шел по темному коридору. Казалось, что ему стоит большого труда сохранять равновесие, а временами он и вовсе как будто не понимал, где находится.

Мы вошли в двери машинного отделения, прошли по переходному мостику и по железному трапу спустились в черный колодец машинного отделения. Лучи наших фонарей выхватывали из мрака очертания огромных, но неподвижных и безжизненных двигателей. Гулкое металлическое эхо наших шагов по железному настилу заполнило тишину. К нему примешивался шорох воды.

Мы прошли мимо машинного телеграфа и подошли к дверям в кочегарку. Обе двери были распахнуты, и за ними высились массивные и величественные очертания остывших котлов.

Капитан, поколебавшись мгновение, шагнул вперед.

— Вот этот, — произнес он, показывая на крайний левый из трех котлов. Дверь топки обрамляло тусклое красноватое сияние. — Уголь там. — Он качнул лучом фонаря в сторону черной кучи, высыпавшейся из шахты угольной ямы. Он обернулся было к топке, как вдруг застыл, зачарованно глядя на уголь. Он медленно поднял фонарь, поочередно выхватывая из мрака почерневшие от угольной пыли плиты, как будто проводя пальцем по линии угля, сыплющегося из расположенного на уровне палубы люка. — Мы будем работать по два часа, — быстро произнес он, глядя на часы. — Сейчас почти двенадцать часов. Я сменю тебя в два.

Мне показалось, он торопится уйти.

— Минутку, — остановил его я. — Вы не объяснили мне, как работает топка.

Он раздраженно покосился на котел с температурным датчиком и рычагами, при помощи которых открывалась дверца топки и дымовые заслонки.

— Все очень просто. Ты и сам легко разберешься. — Он уже отвернулся и шагал прочь. — А я пойду посплю, — пробормотал он, и это было последним, что я от него услышал.

Я открыл рот, чтобы окликнуть его, но решил, что действительно справлюсь сам, а он уже валится с ног, и поэтому его лучше не задерживать. Он прошел мимо двери кочегарки, и на мгновение я отчетливо увидел очертания его тела в свете его собственного фонаря. Я прислушался к звуку его шагов, гулко стучащих по металлическим ступеням трапа. Слабый отсвет его фонаря еще несколько мгновений окрашивал черный дверной проем котельной. Затем все стихло, и я остался один, внезапно осознав окружившие меня странные звуки — шепот воды, зловещий гул волн, разбивающихся о корпус судна, шорох сыплющегося сверху угля. Я почувствовал, как на меня надвигается приступ клаустрофобии, вызванной полным одиночеством в этом темном помещении глубоко под водой. За котлами виднелись деревянные распорки, поддерживающие переборку. За этими ржавыми листами железа была вода. Я видел, как она просачивается и стекает по швам.

Я стащил с себя чужой свитер, закатал рукава и подошел к топке. Она была едва теплой. Я мог положить на кожух ладонь. Разыскав нужный рычаг, я распахнул дверцу. Внутри была куча пепла, отсвечивающего красноватым сиянием. Я не увидел ни языков пламени, ни вообще каких-либо признаков того, чтобы за последние несколько часов кто-нибудь подбрасывал сюда уголь. Я поднял валяющуюся на полу лопату и потыкал ею в переливающуюся красными отсветами массу. Пепел — и ничего более.

Я осмотрел две другие топки, но их вытяжки были открыты настежь, весь уголь прогорел, а котлы остыли. Жизнь едва теплилась лишь в одной из трех топок, и это объяснялось тем, что ее дымовые заслонки были плотно закрыты. И тут я вспомнил шаркающие шаги, которые услышал, впервые стоя на мостике и взывая к бездне под ногами. Он прошел мимо машинного отделения. Он не был внизу ни тогда, ни раньше, ни позже. И все же он был измазан угольной пылью. Я стоял, опершись на лопату и глубоко задумавшись над происходящим. Наконец грохот волн о борт напомнил мне о том, что есть другие, более важные и срочные дела, и я начал забрасывать уголь в топку.

Я бросал его, пока в печи не образовалась большая черная куча, а потом закрыл дверцу и открыл заслонки. Через несколько минут в топке ревело пламя, края дверцы засветились багровым заревом. Кочегарку озарил теплый свет, и из окружающего меня мрака проступили контуры котлов. Я снова открыл дверцу и принялся подбрасывать уголь. Огненные блики окрасили лопату и черный уголь в алый цвет. Вскоре я взмок и разделся до пояса. Мои руки и грудь блестели от пота, несмотря на угольную пыль, толстым слоем покрывшую все мое тело.

Я не знаю, сколько прошло времени. Мне казалось, что я нахожусь в этой адской котельной уже много часов. Я бросал уголь и обливался потом, а топка ревела и раскалялась все сильнее, и все же прошло немало времени, прежде чем я заметил какие-то изменения на датчике давления. Но затем стрелка начала медленно, но неуклонно подниматься. Я стоял, опершись на лопату и наблюдая за стрелкой, когда сквозь рев топки я услышал лязг металла и обернулся.

Его силуэт выделялся на фоне прямоугольного проема двери. Несколько секунд он не двигался, а затем подошел ко мне, покачиваясь, как пьяный, в такт качке судна. Но я понял, что дело не в качке, а в его крайней усталости. Я, как зачарованный, смотрел на приближающегося ко мне человека. Дверца топки была открыта, и в ее зареве я видел осунувшееся и покрытое потом лицо и запавшие глаза.

Он остановился, заметив мой пристальный взгляд.

— В чем дело? — спросил он. В его голосе слышалось волнение, а глаза, в которых отражалось пламя топки, светились безумным блеском. — На что ты смотришь?

— На вас, — ответил я. — Где вы были?

Он не ответил.

— Вы ведь не спали, — произнес я, хватая его за руку. — Где вы были? — закричал я.

Он вырвал свою руку и смерил меня неистовым взглядом.

— Это не твое дело! — Он потянулся к лопате. — Дай мне эту штуку. — Он выхватил у меня лопату и начал бросать уголь в открытую топку. Но он был так измучен, что шатался, будучи не в силах противопоставить что-то качке корабля. Его движения становились все медленнее и медленнее. — Нечего меня разглядывать, — заорал он. — Иди спать.

— Вам сон нужнее, — ответил я.

— Я сказал тебе, что мы будем меняться через каждые два часа, — внезапно потухшим голосом произнес он. Я понял, что спорить с ним бесполезно. Вдруг из желоба посыпался уголь, завалив его обутые в резиновые сапоги ступни. Он с каким-то безумным восхищением уставился на образовавшуюся кучу. — Убирайся отсюда, — произнес он. И тут же сорвался на крик: — Убирайся! Ты меня слышишь? — Он оперся на лопату, по-прежнему не сводя глаз с сыплющегося из желоба угля. Все его тело обмякло, и он провел рукавом по потному лицу. — Заклинаю тебя всем святым, пойди поспи. Оставь меня здесь. — Эти последние слова были произнесены почти шепотом. А затем он добавил, как будто это имело отношение к этому странному разговору: — Там уже настоящий шторм.