Среди гиен и другие повести - Виктор Шендерович

Несколько дней Ингрид ждала развязки — ждала, что муж накричит, может быть даже ударит, как ударил ее однажды в постели, устав колотиться в дверь, ключом от которой поленился обзавестись… Она почти хотела скандала. Но он просто вывел ее за скобки, исключил из числа живущих.

Доброе утро. Вернусь к ужину. Большое спасибо. Спокойной ночи.

Она не искала случая поговорить, но готовила человеческие слова для того дня, когда он сам решится заговорить по-человечески. Она заранее мучилась поворотами этого разговора, но муж развязал узел по-другому.

В начале месяца выяснилось, что не пришли деньги на карточку. Она подождала еще несколько дней, а потом, затаив дыхание, позвонила в банк. Она боялась, что денежная заминка окажется недоразумением, но ей ответили именно то, на что она надеялась.

«Спасибо!» — радостно крикнула Ингрид, приведя в замешательство операционистку. За двадцать лет работы в банке та впервые услышала радость в голосе человека, узнавшего, что деньги не пришли.

Как славно! Не надо мучиться, объясняться, искать слова… Ее просто сняли с дотации — не о чем и разговаривать! Ингрид шла по улице и нараспев повторяла слово «свобода». Все, что измеряется деньгами, — недорогая цена…

С Марко они встречались теперь почти каждый день. Прикосновение его рук вынимало ее из сознания. Она ждала теперь этого провала, но всякий раз он наступал нежданно. Вот щелчок дверного замка, вот властная ладонь на плече, вот он рывком притягивает ее к себе, вот губы, вот четвероногим пауком, на ходу выдираясь из ремней и застежек, они добираются до постели — и все. Будто бы тупой удар чем-то мягким по темечку, провал — и вот они уже лежат рядом, и тело вздрагивает эхом его ударов, и отзвук последнего крика гуляет по стенам. А сколько времени прошло и что было в промежутке — хоть у него спрашивай! Он-то сознания не терял, занимался ею хищно и умело, и его тяжелое дыхание ей в загривок — потом, когда все кончалось, — было для нее небесной музыкой.

Она начинала скучать сразу. Марко высаживал Ингрид за квартал до ее дома, у магазина ламп, и еще не успевал вернуться к себе, а телефон уже начинал разрываться эсэмэсками. Она писала подробные бесстыжие нежности, и Марко чувствовал себя смущенным. Сюжет разворачивался в какую-то непредусмотренную сторону…

Для него все это было радостью и приключением. Не дежурным сексом, который он много лет практиковал как разновидность фитнеса, но именно приключением, сюжетом, игрой… Волнение, которое он испытывал, означало лишь то, что он еще жив и не стар, и сладкое потемнение ее глаз подстегивало в постели.

Она была умницей, в ней жили такт и чувство юмора, с ней можно было молчать и не хотелось убить на второй минуте разговора… В ней была тонна нежности, и когда в кафе она брала в горсть и украдкой целовала его руки и говорила: не отдам, — он отвечал ей весело-снисходительно: держись, девочка, держись крепче…

Но втайне удивлялся, конечно. Все это было так непохоже на то, что Марко знал о женщинах и думал о себе… А о себе он думал, что он порядочный козел, — и чего только ни делали с ним женщины, но рук еще не целовал никто.

Ингрид вытеснила из его жизни дамочек и шлюшек, но ему и в голову не приходило поинтересоваться ее жизнью. Освеженный сеансом нежности, он переключался на другие сюжеты — мало ли интересного в жизни? А она, как наркоманка, подсела на его пальцы, на его запах и начинала умолять о новой дозе через час после расставания.

И они встречались назавтра или через день — и из кафе снова ехали в мастерскую, и он опять не предлагал ей остаться. Чашка кофе — и доброжелательная, но вполне прозрачная пауза. И она понимала: пора. Они спускались в гараж, и он отвозил ее на проклятый угол с лампами.

Это были ужасные минуты — когда он вез ее, уже не разговаривая; когда притормаживал на пристрелянном месте и прикладывался губами к щеке; когда уезжал в свою интересную жизнь, а она должна была идти в мертвое жилище к чужому мужчине…

В эти минуты Ингрид не понимала, кто она.

Май уже прогрел полукружья каналов, и открыла летний сезон женщина, сидевшая по целым дням с книжкой на подоконнике в распахнутом окне на втором этаже в доме напротив. Марко выносил на крыльцо красный складной стул, и они обменивались приветственными взмахами рук…

Полтора месяца прошло с той поездки в Моникендам, когда он, уже успевший привыкнуть к затопляющей нежности, начал обнаруживать перемену погоды. Девушка перестала писать нежные эсэмэски, похожие на повести, и хотя раньше они смущали его и даже раздражали, их исчезновение зацепило самолюбие… При встречах Ингрид курила, глядя куда-то вбок, а то вдруг жадно и пристально заглядывала ему в глаза, словно пытаясь что-то рассмотреть там.

— Что случилось? — спросил он однажды.

И она покачала головой:

— Ничего.

— Муж? — глупо спросил он.

— Не муж, — ответила она.

С Йоханом все обрело каменную ясность уже давно. Когда их траектории в квартире пересекались, они проходили друг мимо друга парой призраков. Несколько раз Ингрид показалось, что в воздухе сгущается электричество, зреет разговор, но история с банком, кажется, отрезала все пути для него самого. Развод Йохан не предлагал — он всегда умел избежать лишних хлопот.

Марко их тоже не хотел.

Ингрид ехала к нему, не понимая: кто она? Но его руки по-прежнему делали ее женщиной — она умирала и воскресала в его постели, и ей было страшно подумать, что это может исчезнуть.

Так прошли май и июнь, а потом что-то сломалось. Не сразу — так дает знать о себе лишний звук в машине, незадолго до того, как полетит карбюратор…

Марко был в отличном настроении в тот день. Чутье и удача не покидали его, и дела шли в гору. Никому не известный югослав, чьи картинки он скупал когда-то чуть ли не на вес и подсадил на контракт, стал полноценным «селебрити»; его имя гремело, и картинки шли теперь очень хорошо. Марко как раз прикидывал, сколько принесет выставка этого Пешича, когда пришла эсэмэска от Ингрид. «Прости, я не приду».

Несколько секунд он смотрел в телефон, пытаясь понять размеры этого «не приду», а потом набрал номер. Номер был отключен.

Весь день он звонил, отвлекался на всякую всячину — и снова набирал номер… Утром проснулся в тревожном раздражении и первым делом нашарил трубку. Номер был мертв.

Два дня он провел в общении с механическим голосом — тот с неизменной вежливостью сообщал о временной недоступности абонента. Марко поглядывал на телефон и все время проверял, включен ли звук. Как идиот, среди бела дня дважды объехал вокруг ее квартала, постоял у места высадки, вволю налюбовавшись ассортиментом ламп и светильников…

Он даже не знал, где она живет!

Марко вспоминал их последнюю встречу, медленно перебирая четки того дня: где-то там было спрятано объяснение, но он его не находил. Все было как обычно: сидели в кафе, делили пополам овощи-гриль — она любила цукини и всегда смешно-деловито выцепляла их с блюда; потом поехали к нему, и в постели все было хорошо, а потом… Да, что-то саднило в этом месте, но он не мог вспомнить, что именно, только чувствовал там дискомфорт, как чувствуют болячку.