Среди гиен и другие повести - Виктор Шендерович

Она была пустым местом.

А потом возвращалась домой — и была дрянью.

Ингрид сидела в ресторанчике на пляже и смотрела на море. Хозяин кафе знал ее девчонкой, и ей было хорошо под его присмотром. Дочка хозяина выросла в старшеклассницу с красивой грудью, рядом с ней уже роились местные акселераты, и она смешно королевствовала ими… Ее будут любить, подумала Ингрид, пытаясь разглядеть судьбу девочки в ее карих глазах. Если повезет. А если не повезет, будут трахать и жестом отсылать в душ.

Кровь снова бросилась Ингрид в лицо. Ничего она не могла поделать со своей тоской и обидой, ничего не помогало! Никакое море, никакие мамины мюсли…

Глупо! Глупо прятаться и играть в дочки-матери. Но и оставаться в Амстердаме было невозможно. Она в сотый раз увидела сволочное кино, которое уже несколько дней крутила ей память. Как Марко притормозил на углу, как она сказала «пока» и он кивнул — совсем автоматически.

Ноги повели Ингрид домой. Уже на пороге она сообразила, что надо было пересидеть где-нибудь пару часов, но было поздно. Поворачивая ключ, она молила, чтобы Йохана не оказалось дома, но он словно почуял запах ее унижения. Вышел в прихожую, посмотрел прямо в лицо — и передергиванием узких плеч обозначил такую брезгливость, что она заревела.

Солнце начало припекать. Море волновалось — раздолье для серфингистов, и купающихся немного. Впереди маячил еще один огромный пустой день. Стрелки застыли, еле-еле, по минутке, отпиливая кусочки от этой вареной макаронины.

Ингрид понимала, что надо перестать мучить себя прошедшим, но не находила никакой опоры для жизни. Бухгалтерские курсы? икебана? тусовки с подружками? — глупо. Дома у нее не было. Не было, в сущности, и денег. Что-то мог дать развод, но от одной мысли о переговорах с этим брезгливым чужим человеком, адвокатах, процессе… — ее начинало мутить. Никаких адвокатов! Она взрослая и не калека. Надо заканчивать курсы, устраиваться на работу…

Она все понимала, но третий день сидела на окраине Гааги, глядя на море.

Телефон Ингрид не включала — оставляла его дома, уезжая на прогулку вдоль прибоя. Но когда на второй день рядом раздался мелодичный звонок, такой же, как у нее, сердце оборвалось: Ингрид поняла, что ждет звонка от Марко.

Она хотела, чтобы он позвонил.

Чтобы звонил, натыкался на тишину и мучился.

Она пыталась представить себе эти мучения. Иногда получалось хорошо: в такие минуты Марко бродил один-одинешенек по Амстердаму и страшно страдал. Но иногда фантазия давала сбой, и она ясно видела, как Марко ничуть не страдает, а как раз в это самое время раздевает другую женщину. Она кожей помнила, как он это делает.

Ингрид встала и пошла по променаду в сторону мола. Море раскачивалось все сильнее, но моря она никогда не боялась.

Надо вправляться в жизнь. Она дойдет до мола, искупается, сделает еще один полный круг, сядет на родной девятый трамвай и поедет домой. Сходит в магазин, приготовит ужин, а вечером они посмотрят кино или футбол (мама на старости лет оказалась болельщицей). А там и день долой.

Тени удлинялись, и она подумала, что здесь, в Схевенингене, ей не надо часов. Еще девочкой Ингрид выучила: когда тень маяка на волноломе указывает на трамвайный круг, пора домой.

Перед молом чеканили мячик мальчишки, и Ингрид остановилась посмотреть: все, что помогало скоротать время, было ей союзником. Смешной долговязый паренек трудился, высунув язык от усердия. Начеканив на один удар больше других, он издал торжествующий крик и сопроводил его полуприличным жестом — забавной копией виденного по телевизору.

Ингрид рассмеялась и зааплодировала.

Мама мальчишки, ждавшая поодаль, на променаде, смутилась и позвала:

— Руди!

— Я догоню! — крикнул долговязик.

— Я в номере, — сказала женщина и пошла по променаду.

Они были очень похожи, мать и сын, — та же длинная кость, те же скулы и веснушки. Ингрид снова бросилась кровь в лицо: так сильно она почувствовала, что хотела бы ребенка от Марко. Чтобы он был похож и на нее, и на него. Был бы красивый ребенок, мальчик… А от Йохана она никогда не хотела детей.

Какая же она дура! Что за детский сад — уехать, спрятаться, обидеться… Но что было теперь делать? Вернуться и пойти в наложницы?

Она разделась, аккуратно сложила вещи стопочкой и, умело вбежав под волну, погрузилась в прохладу. Когда она вышла, футболист-долговязик сидел неподалеку, просеивая сквозь ладонь струйку песка. Ингрид вытиралась, чувствуя его взгляд.

Она была молода и хороша собой и чуть замедлила движения: ей нравилось примагничивать эти детские глаза. Она попыталась представить, каким он вырастет, — будет высокий и сильный, а обаятельная улыбка уже при нем… Сколько ей будет, когда он войдет в правильный возраст? Посмотрит ли он на нее такими глазами?

Долговязика окликнули мальчишки — пришел его черед чеканить, но он махнул рукой и остался сидеть метрах в трех от нее. На сердце у Ингрид потеплело.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответил он, коротко глянув.

— Как дела?

— Хорошо.

Он просеял еще две горсти песка и все-таки поднял на нее глаза.

— Меня зовут Ингрид, — сказала она.

— А я Руди.

— А я знаю.

Он рассмеялся, догадавшись.

— Мы из Утрехта.

— А я здешняя, — ответила Ингрид.

— Сколько тебе лет? — спросил мальчишка и сам смутился.

— Мне? Двадцать пять, — тоже смутившись, почему-то соврала Ингрид. И, на миг замерев от собственного хулиганства, спросила:

— Я тебе нравлюсь?

Мальчишка отвернулся и несколько секунд внимательно рассматривал волны, перед тем как ответить.

— Да. Ты очень красивая.

— Спасибо, — сказала Ингрид. И замерла: вдоль кромки прибоя шел Марко. Вот же дура, сказала она себе, всматриваясь, соскучилась до глюков — и прячешься. Никакой не Марко. Откуда ему здесь взяться? Но как похож, о господи…

Она встала.

Человек шел вдоль линии прибоя. Иногда его фигуру закрывали другие фигуры и пары, но он появлялся снова — еще ближе и несомненнее. Краем сознания она догадалась, что мальчик что-то говорит ей, и автоматически переспросила:

— Что?

Мальчишка повторил, но она опять ничего не услышала, кроме собственного сердца.

Это был Марко. Он шел к ней, а она стояла и видела себя, словно со стороны, и не могла шевельнуться. Он подошел — закатанные до колен брюки, сандалии в руках, большая, чуть тяжеловатая фигура — и остановился в нескольких шагах.

…Узнать ее фамилию было делом пяти минут. Рыжий напрягся, снова увидев незнакомца в дверях бара, но через минуту дал телефон менеджера.