📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаПо локоть в крови. Красный Крест Красной Армии - Артем Драбкин

По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии - Артем Драбкин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 84
Перейти на страницу:

И вот я — в Новочеркасске! Радости не было границ, камни хотелось целовать. Как с неба упала. Никто не верил и не узнавал. Мама, когда увидела меня, не поверила своим глазам.

Радость померкла, когда я увидела, что творится в городе — танцы, танцы, танцы. Хотя комендантский час начинается с восьми вечера. Локоны, завивки, маникюры… Почему война не для всех? Почему одни такие же, да нет, в тысячу раз лучше, должны умирать на фронте? А другие в это же самое время танцуют, веселятся, развлекаются, как будто ничего не случилось? Помнят ли они о тех, которые там, на фронте, дерутся и умирают за них? Нет, эти пустые, накрашенные и разряженные куклы ничего не помнят. Главной целью их жизни являются наряды, локоны, маникюры, танцы и брюки, безразлично какие, лишь бы в петличках побольше знаков различия. И это — мой родной город…

Думала ли я совсем недавно, находясь в самом пекле, в окружении, что со мной может произойти такое — увижу родных, буду в Новочеркасске, и будет Саша. Так совсем неожиданно пришла ко мне любовь. Саша только что окончил Грозненское училище, был направлен на фронт и чуть ли не в первом бою ранен. Рана его заживает, он уже может ходить. В старом городском саду цветут липы, аромат их опьяняет. Нам кажется, что нет войны (до нас не доходит протяжное, берущее за душу завывание высоко идущего «Юнкерса»). В целом мире только мы и запах цветущих лип.

Если бы можно было остановить, хотя бы продлить это прекрасное мгновение! Люблю тебя, Ленка, родная, слышишь? Люблю. Как можно любить еще больше, лучше? Скажи мне, научи! Неповторимая прелесть первого поцелуя, второй раз ощутить ее нельзя — это дается один раз в жизни. Может быть, эти мгновения — это все, что отпущено тебе, ведь война так неумолима и каждую секунду напоминает о себе завыванием «Юнкерсов», пока только идущих на Ростов, сиренами воздушной тревоги, комендантским часом и прочими атрибутами прифронтового города. Она не может отпустить даже лишнего часа — Саша уезжает на фронт. А как бы хотелось хоть на несколько вечеров вернуть украденную юность. И вот от всего осталось — последний вагон уходящего поезда, на подножке Саша, машущий пилоткой до тех пор, пока не скрылся из вида.

Обстоятельства складывались так, что какое-то время мы были на одном 3-м Украинском фронте (или рядом в одно время были в Днепропетровске и Пятихатках), но ни разу за всю войну не встретились.

Мы отступали — был сорок второй,

Меня любимой ты тогда назвал,

А в небе высоко над головой

Шел «Юнкерс» и надрывно завывал.

До «Юнкерсов» ли было нам тогда?

Ведь мы с любовью в первый раз встречались.

И этот первый — было навсегда,

Уж в этом мы никак не сомневались…

Была она ни первой, ни последней,

Меня всегда коробят эти бредни,

Она одной-единственной была.

Все было в ней: и горечь расставания,

И жизнь сама, победа, радость встреч,

И будущего счастья ожидание.

Ну, как ее мне было не сберечь?

Я пронесла ее через войну,

Меня она хранила, согревала

И сильной быть она мне помогала.

Я навсегда ей верность сохраню.

Вот и кончилась сказка, которая может быть только на войне. Саша предлагал идти в ЗАГС, но я отказалась. Это несерьезно. Как я потом смогу доказать, что верность хранила? Впереди война, я должна быть на ней, а там все очень непросто. Если все это, что было в течение такого непродолжительного времени (в общей сложности и суток не наберется), окажется настоящим, значит, будем вместе. Если, конечно, вернемся с войны. Мы же еще почти дети, это война заставила нас забыть об этом. Мои подружки сдают экзамены за десятый класс.

Теплый ветер дует,

Развезло дороги,

Им на Южном фронте

Не везет опять[13].

Тает снег в Ростове,

Тает в Таганроге.

Эти дни когда-нибудь

Мы будем вспоминать…

Об огнях-пожарищах,

О друзьях-товарищах,

Где-нибудь, когда-нибудь

Мы будем говорить.

Вспомню я пехоту,

И родную роту,

И тебя, случайный друг,

Что дал мне закурить.

Давай закурим, товарищ, по одной.

Давай закурим, товарищ мой!

На родной сторонке

Слышны плач и стоны.

Мучили сестренку, закололи мать.

За детишек наших

Псы ответят кровью,

И как сон кошмарный

Мы будем вспоминать…

Об огнях-пожарищах…

Снова нас Одесса

Встретит как хозяев.

Снова милых сердцу

Сможем мы обнять.

Славную Каховку, город Николаев,

Эти дни когда-нибудь

Мы будем вспоминать…

Об огнях-пожарищах…

И когда не будет

Немцев и в помине,

И к своим любимым

Мы придем опять,

Вспомним, как на запад

Мы шли по Украине.

Эти дни когда-нибудь

Мы будем вспоминать…

б огнях — пожарищах…

Несколько раз в день пою я эту песню. Просит меня об этом папа. Она приносит уверенность в том, что и Каховка, и Николаев, и Одесса снова будут нашими, приносит уверенность в победе над фашистами.

Николаев — город его боевой молодости. Здесь служил он на флоте на крейсере «Прут», здесь ходил в увольнение в город, на парках которого были вывешены объявления «Собакамъ и нижнимъ чинамъ входъ воспрещенъ», здесь встретил он Революцию, стал председателем Военно-революционного судового комитета, здесь принимал участие в разоружении и аресте командующего Черноморским флотом адмирала Колчака. Золотой кортик «За храбрость» Колчак им не отдал, поцеловал и бросил в море.

Папа очень переживает, что не принимает участия в этой войне с фашистами. Ему приказано ждать особого распоряжения, а это значит, когда наши оставят Новочеркасск — остаться в тылу врага. Я прошусь остаться с ним, но он категорически отказал мне в этом. Куда бы ни отходили наши — я должна уйти с ними.

Мы попытались эвакуироваться с населением, но это невозможно. Одна-единственная переправа не может пропустить не только всех желающих гражданских, ею не могут воспользоваться даже военные. Бомбят ее круглые сутки. Ночью вешают люстры[14](в Новочеркасске видно) и пока не разобьют, не улетают. Только восстановят, снова посыпались бомбы, бросают даже пятисотки. Но, несмотря на это, тысячи людей под бомбами и обстрелом ждут чуда — возможности переправиться, — не хотят оставаться у фашистов. Согнали очень много скота, но нет никакого сомнения, что он весь останется на правом берегу Дона. Чуда не будет, будет хуже с каждым часом, и мы вернулись. У нас во дворе никто никуда не собирается, говорят: что людям, то и нам. А я не хочу сидеть и ждать, что мне преподнесут фашисты, я уйду, во что бы то ни стало с последним солдатом или погибну, но не останусь. Уйти пришлось совсем неожиданно через несколько дней. Прибежала Валентина и закричала, что на Хотунке немецкие танки. Новочеркасск — не Севастополь, защищать его некому, и вообще как-то все странно происходит: не слышно, что фронт совсем рядом. Или, может быть, его просто обошли, фрицы это могут. Несколько дней была бомбежка, а артиллерии совсем не было слышно. Мы уходим с Шурой вместе с двумя лейтенантами и их ординарцами. Один из них — Иван Иванович, на мой взгляд, не первой молодости, из РГК — поклялся маме, что отвечает за нас головой.

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 84
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?