Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 2 - Борис Яковлевич Алексин

морде собаки, но та облизнулась и снова повернула голову к Борису. Тот сказал:

– Можно, Мурзик! Возьми, только осторожно!

Пёс приподнялся, протянул морду к руке Демирского и очень осторожно взял кость зубами. Затем он попятился к двери, и когда Василий Иванович открыл её, выскочил на улицу. Скоро оттуда раздался хруст разгрызаемой кости.

– Умный пёс, нам втроём будет веселее! Ну, давай и мы ужинать, что ты тут такое наварил?

Демирский съел полную миску супу, похвалил его и повара. Борис тоже опорожнил свою миску. Затем они угощались копчёной козлятиной, которая Алёшкину, пробовавшему это блюдо в первый раз, показалась особенно вкусной. Напились чаю с сахаром и пирожками, привезёнными Борей. Увидев в котелке оставшийся суп, Демирский сказал:

– Ну что же, надо и твоего Мурзика покормить, ведь одной косточки-то ему, наверно, мало. Давай-ка я это сделаю, пусть он ко мне привыкает.

Вылив немного супа из котелка в пустую консервную банку, Василий Иванович вышел на улицу, поставил банку недалеко от двери и подозвал Мурзика. Вслед за ним вышел и Борис. Пёс, несмело поглядывая на хозяина, стал медленно приближаться к соблазнительной еде. Видя, что хозяин не протестует, он, наконец, подошёл к банке и с завидным аппетитом принялся за суп. Демирский стоял рядом.

После того как Мурзик поел, Борис погладил его и, подведя за ошейник вплотную к ногам Демирского, строго сказал:

– Это свой, понял? Свой! – затем он повернулся к Демирскому. – Погладьте, пока я его держу.

Тот смело протянул руку и положил её на голову собаки. По телу Мурзика пробежала дрожь, и он слегка заворчал. Борис щёлкнул его по носу и снова ещё строже повторил:

– Я тебе сказал, что это свой! Молчи!

Пёс пересилил себя, перестал ворчать и больше при появлении в домике Демирского не лаял на него. Принимал пищу из его рук, однако, гладить себя и так баловаться с собой, как это он позволял Борису, тому не давал. В походах по лесу он всё-таки всегда сопровождал только своего хозяина.

Так началась жизнь Алёшкина в Стеклянухе.

На следующий день вместе с рассветом оба десятника уже двигались к месту вырубки. Для этого им пришлось, выйдя из избушки, пройти вверх вдоль небольшого ручья, впадавшего в Стеклянуху, версты три, причём пришлось несколько раз пересекать этот ручеёк вброд. И тут Борис оценил качество и необходимость справленных им в прошлом году ещё в Новонежине ичиг: более удобной обуви для такого похода не придумаешь.

Наконец, они, продвигаясь по всё более и более сужавшемуся ущелью, подошли к небольшому водопаду, с которого начинался их путеводный ручеёк. Пересекли его в последний раз и остановились передохнуть на небольшом скалистом выступе. Тут Демирский рассказал, что этот безобидный ручеёк после летних дождей или весной, после таяния снега, на вершине сопки превращается в бурный поток. Таких потоков в окружающих ущельях было много, все они впадали в Стеклянуху, и эта небольшая и невзрачная, на первый взгляд, речушка тогда превращалась в мощную полноводную реку, способную пронести на себе большое количество леса. Но зато, если этим моментом не воспользоваться, она через несколько дней снова мелела, и лес, который не успели сплавить, так и оставался лежать на берегах и перекатах. Он бы не только пропал, но и мешал сплаву будущего года. Такой сезон длился всего 5–7 дней, и к этому времени требовалось весь заготовленный лес вывезти на приречный склад и затем скатить в реку.

Далее Демирский добавил:

– Вот теперь ты понимаешь, Борис, какая сложная и ответственная задача стоит перед нами. Мы должны учесть все возможные потери: от недосплава, от бракеража, который японцы – наши заказчики, производят очень придирчиво, от возможных потерь при буксировке к пароходам, да и от воровства, которым иногда занимаются кое-какие предприимчивые жители приречных деревень. Следовательно, нам нужно заготовить и вывести леса, по крайней мере, процентов на 15–20 больше, чем намечено по плану.

– Скажите, пожалуйста, а вы знаете, почему эта река называется Стеклянухой? – поинтересовался Боря.

– Точно этого, наверно, никто не знает… Говорят, что недалеко от того места, где сейчас расположена деревня с таким же названием, как и у речки, стояла китайская фанза, замечательная тем, что вместо бумаги, которой, как ты знаешь, заклеены все окна в этих жилищах, в переплётах её окон были вставлены настоящие стёкла. Такая фанза не могла не вызывать удивления у первых поселенцев этих мест, а так как название речки, в своё время придуманное коренными жителями этих мест, удэгейцами, для произношения было очень трудным, то они и назвали её по имени удивительной фанзы – Стеклянухой. Ну а от названия речки родилось и название деревни, образованной поселенцами на её берегу. Ну, впрочем, хватит болтать, пойдём-ка к строящемуся зимовью, а потом пройдём и в тайгу.

Вскоре они услышали звуки ударов топора, раздававшихся на одном из склонов сопки. Когда они с трудом забрались по довольно крутому скалистому склону, покрытому мелким кустарником багульника и чёртового дерева метров на 150 вверх, то увидели, что противоположный склон этой сопки, также, как и находящийся рядом более пологий, почти до самого низу покрыт огромными, стройными, как свечи, кедрами, пихтами, лиственницей, ещё не сбросившей хвою, и какими-то неизвестными Борису красивыми, тоже довольно крупными, деревьями. Подлеска почти не было.

– Ну вот, это и есть наша делянка, – заметил Демирский.

В самом низу пади, на ровной поляне виднелось человек 40 китайцев, занятых копкой котлована для второй землянки. Первая была уже полностью закончена. Рядом с землянками-зимовьями несколько человек оплетали толстыми ветвями остов длинного сарая.

Демирский объяснил, что в одном зимовье будут жить рубщики-китайцы, а в другом корейцы: вместе они жить не могут. А сарай, строящийся неподалеку, предназначен для волов. Лес выборочным порядком будет заготавливаться на склонах этих сопок, спускаться вниз на дорогу и там, уже на лошадях, доставляться на склад к реке.

– Склад этот предполагается разместить шагах в пятистах ниже нашего домика, – сказал Демирский.

Оглядывая сверху предстоящее место вырубки, Борис немного недоумевал, почему Василий Иванович, да и все в конторе, говорили о каких-то трудностях заготовки леса в этом месте, но когда они спустились к строящимся землянкам, и Борис оглянулся, то он понял, что работа предстоит непростая. Глядя снизу вверх по склону, казавшемуся после путешествия по скалам таким безобидным, он увидел, что этот «пологий» спуск вовсе уж не так гладок и полог, как это казалось сверху.

И конечно, ни одна лошадь свезти сани с бревном по этому склону не сумела бы: бревно, наваливавшееся на неё сзади, неминуемо