Училка - Наталия Терентьева

Я уже успела услышать, что в школе работает как минимум один человек, уничтоженный детьми. Продолжает работать. Ведет какой-то кружок во второй половине дня. Дети его всерьез не воспринимают. А остальные — уничтоженные — просто ушли из школы. Нет, я так не хочу.

— И тем не менее. Пишем, пожалуйста!

— Осталось семь минут от урока! — подал голос кто-то из тех, кто не проронил до сих пор ни слова.

— Значит, чтобы ответить на такой важный вопрос, у вас есть семь минут.

Я хотела интересной жизни, я ее получила. Остальные уроки пронеслись быстро, больше так весело, как в одиннадцатом, нигде не было. Пятиклассники мне достались особые, двенадцать человек, все с небольшими отклонениями в когнитивных способностях или с трудностями социальной адаптации. Поэтому их после четвертого года обучения записали в так называемый «коррекционный» класс. Возможно, среди них растет и зреет будущий Громовский, но пока я его не заметила. Правда, трех человек не было, болели. А те, что были, вполне внимательно слушали, ничего не понимали — вероятно, я изъяснялась слишком сложно. Стали отвлекаться. Тогда я заговорила проще. Два урока в пятом классе. Русский и литература. Один в седьмом — русский. Одно окно, на котором я замещала биологию в шестом классе: меня попросили показать детям фильм про опыление растений. Дети смотрели невнимательно, но, по крайней мере, по классу не бегали, не матерились, ко мне не задирались. Я чуть отдохнула.

К концу пятого урока я не понимала, хочу ли я пить, есть, устала ли я. Моему состоянию трудно было подобрать слова.

— Ну как? — остановила меня на лестнице вторая моя пионерская подружка, Лариска Тимофеева, теперь Филина, как выяснилось. — Получается? Хорошие дети?

Я взглянула на Лариску. Она спрашивала совершенно серьезно. Она, на вид совершенно несобранная, разболтанная, не пойми как одетая, справляется с Громовским, с Мишей, с другими — ведь в других классах тоже такие есть.

— Ты ведешь что-нибудь в одиннадцатом? — спросила я.

— А! — очень громко захохотала Лариска, так, что бежавшие мимо девочки, на вид пятиклассницы, от неожиданности столкнулись и посыпались гурьбой с лестницы. — Познакомилась с Илюсей? А Мишаня как тебе? Гениальный мальчик, скажи?

— Скажу.

— Наша гордость. В Плешку идет, перевернет всю экономику.

— Пусть войдет сначала в Плешку и дойдет до ее конца, — проговорила я, вглядываясь в Лариску. Она сейчас со мной серьезно говорит? Или они устроили мне такой экзамен? На прочность?

Вглядеться в нее было очень трудно. У Лариски есть странная манера — подходить к человеку так близко во время разговора, что невозможно посмотреть ей в глаза. Смотришь, а глаза у тебя разъезжаются. Делаешь шаг назад, а она подступает снова и снова, ближе и ближе.

— Давай! Смелее! — Лариска хлопнула меня по плечу. — Ты проставляешься сегодня? Или когда?

— В смысле?

— В смысле — пришла на работу.

— А, ну да… — наконец поняла я. — Я пока не думала. И я не пью.

— Так и я не пью! — опять громко засмеялась Лариска. — Но ем пирожные и конфеты. Давай в пятницу, ладно? А то у меня до пятницы все занято, жаль, если я не попаду.

Слегка ошарашенная, я спустилась в раздевалку. Должна ли я зайти сейчас, скажем, к завучу? К Розе? К директрисе? По результатам первого дня…

Роза сама шла мне навстречу.

— Родителям во время урока звонить не стоит, — с ходу сказала она. — Поняла?

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу, — перебила меня Роза, — чтобы тебя не разорвали, не сплющили, не истоптали, и еще я хочу — чтобы не было позора школе. Я этого хочу всегда. Я отвечаю за эту школу. Вместе с Маргаритой Ивановной. Я в этой школе двадцать шесть лет. Ловишь?

— Ловлю, — кивнула я.

— Вот теперь иди и отдыхай. Готовься, завтра у тебя восьмой «В». Я зайду. А насчет Громовского не переживай. Нет рычагов давления на него, практически нет.

— Есть, — сказала я.

— Ого! — Роза даже отступила на шаг назад и демонстративно осмотрела меня с ног до головы. — Ну, расскажешь, расскажешь. Пока он написал заявление, что ты избила его на уроке и выкинула в окно его пятый айфон, который стоит штуку евро.

Я молча смотрела на Розу. Я ведь в принципе должна была рассказать ей о том, что произошло на уроке. Лучше рассказать, чем потом оправдываться. Это же невероятная, криминальная ситуация. Я одна не справлюсь. Нет? А если попробовать?

— Что ты молчишь? — Роза подбоченилась. — Ведь не так все было? Почему ты не пришла жаловаться?

— У школы же нет рычагов давления на Громовского, — ответила я. — Его отец — спонсор школы?

— Да бог с тобой, Данилевич! Ты ведь осталась Данилевичем? Тьфу, Данилевичью… — Роза сердито посмотрела на меня и потеребила свои огромные бусы.

— Я осталась Данилевич, — кивнула я, думая о том, что в детстве ведь она была довольно сдержанная, даже робкая девочка. Откуда что взялось…

— Вот и молодец. Какой спонсор! Разберись в системе финансирования школ для начала! Мы без Громовского — в шоколаде! А ты зря пытаешься решить это сама. Не решишь. Иди к директору и пиши докладную.

— Я подумаю.

— Если я говорю «Иди!», думать уже ни о чем не надо, понимаешь?

В этом монастыре такой устав? Я смотрела на мгновенно покрасневшее лицо Розы, на ее крупную шею, на которой нервно пульсировала вздутая венка, на ярко-желтые бусины, похожие на айву, растущую у нас на даче, на тугую грудь, распирающую пиджак.

— Так положено?

Роза страшно улыбнулась. Зачем я сюда пришла? Я хотела веселой яркой жизни? Я хотела общения? Где? В учительской, которой здесь нет? Просто нет помещения, где в перемену собираются все учителя, и всё тут. У кого есть кабинет, к тому приходят его друзья. Или не приходят. Или не друзья, а те, у кого кабинетов нет. Есть закуток у информатиков. Есть столовая, место встреч. До столовой, из которой всё так же ужасающе пахло, я сегодня не дошла.

— Хорошо.

Я пошла в канцелярию и написала докладную, кратко описав события утреннего урока в одиннадцатом классе.

Секретарь, мельком проглядев мою докладную (не уверена, что она должна была это делать, но не отбирать же было), сочувственно вздохнула:

— Ну да, это такой говнюк. И ничего, главное, с ним не сделаешь. Вы когда проставляетесь?

— В пятницу, — ответила я. — После седьмого урока.

— Лучше после шестого, — раздался сзади мужской голос. — Евгений Борисович. Учитель истории и обществознания. У меня в четыре дополнительное занятие.

— Вот вы и не пейте перед занятием, Евгений Борисович! — прокомментировала всё сразу уловившая Роза, входя в канцелярию. — Написала? Молодец. По отдельности они — золотые россыпи, а вместе — Золотая орда.