Характерник - Сергей Лысак

— Обычный травяной настой для заживления ран. Но и пить его можно, вреда не будет. А дал для того, чтобы все подумали, будто бы от зелья у него боль прошла, и он сам по себе говорить начал. Не нужно, чтобы многие о моем даре знали. Все, вроде, поверили. А вот тебя не смог провести, атаман. Ты уж извини.

— Ох, непростой ты человек, Ваня… Ладно, и вправду помалкивай об этом, так лучше будет. Для всех казаков, что рядом были, турок сам заговорил в благодарность за то, что ты его от мучений этим зельем избавил. Никто, вроде бы, ничего не заподозрил. Но слухи обязательно пойдут, тут уж никуда не денешься. И жди, что теперь к тебе, как к лекарю, народ обязательно потянется.

— Да какой же из меня лекарь?!

— Так ведь всем этого не объяснишь. Упирай на то, что это зелье такое хитрое, но сам ты его делать не можешь. Где взял? А где взял — там уже нет. В общем, придумаешь что-нибудь, чтобы отстали. И уж не взыщи, Ваня, но придется тебе теперь нашему кату Федьке помогать, коли надобность возникнет. Грех такой дар в этом деле не использовать. Тем более, ты толмач, и никто ничего такого не подумает. А Федька язык за зубами держать умеет, от него ничего на сторону не уйдет. Согласен?

— Согласен.

— Ну и ладушки. А сейчас надо разобраться, что Господь послал…

Господь послал не так, чтобы много, но не так уж и мало. Больших денег и ценностей на борту трофеев не нашлось. На адмиральской галере «улов» был гораздо больше за счет адмиральской казны, но назвать такую добычу по-настоящему богатой было нельзя. Единственно реальную ценность представляли пушки, многочисленное оружие, и огневой припас, что сразу же стали перегружать на казачьи струги. Вести сами галеры в Дон было невозможно. Мимо Азова не пройти — утопят из крепостных пушек, а через мелководные протоки не позволит пройти осадка кораблей. Мертвый Донец тоже охраняется небольшой турецкой крепостью Лютик, да еще и цепь через него натянута, поэтому соваться туда не стоит. После перегрузки в струги всего, что имеет хоть какую-то ценность, галеры просто подожгут. И надо как можно скорее возвращаться в Черкасск. Поход все равно сорван из-за сбежавших стрельцов, а идти на Кафу, или Темрюк оставшимися силами нет смысла.

Все это объяснил Ивану отец, и теперь он тоже принимал деятельное участие в погрузке добычи на атаманский струг. Гребцов уже всех расковали, и они помогали казакам, еще не до конца осознавая, что получили долгожданную свободу, хоть и дорогой ценой. Многие из них, особенно на адмиральской галере, где начался бунт, погибли под турецкими саблями. Поэтому казакам стоило большого труда уберечь уцелевших пленников от расправы. Впрочем, в большинстве своем это были обычные матросы, которые вовремя бросили оружие и сдались. Но были фигуры и покрупнее. Удалось взять в плен двух капитанов галер и пятерых офицеров, за которых предполагали получить хороший выкуп.

В разговоре у всех казаков проскакивали нотки недовольства. Не ради такой добычи они выходили в поход. Надо готовиться к следующему, да поскорее, пока осень не наступила. Но теперь — никаких стрельцов. Иметь за своей спиной таких «союзников» — себе дороже. Когда перегрузка добычи была закончена, казачьи струги направилась обратно к донским гирлам, оставив за собой четыре больших костра на воде. Очередной бой казачьего флота со старым врагом закончился блестящей победой. Турецкому паше в Азове теперь будет над чем подумать. Тем более, команды удравших галер наверняка сгустят краски и начнут рассказывать разные небылицы, чтобы оправдать свое бегство. И можно будет надеяться на то, что в ближайшее время турки притихнут, отказавшись от наступательных действий, что казаков вполне устраивает. Пусть воины ислама сидят за стенами Азова, и нос оттуда не высовывают. Если сторожевой пес сидит на цепи, то он и не укусит, если к нему не подходить. А подходить к Азову для того, чтобы выйти из Дона в море, совершенно необязательно.

Впрочем, обратный путь без приключений не обошелся. Когда казачьи струги подошли к донским гирлам и стали пробираться обратно тем же путем, что и выходили, все было тихо. Турецкие засады, несомненно, видели и слышали все, что творилось на взморье, но предпочли себя не обнаруживать. А может вообще заранее удрали от греха подальше, едва увидев, что турецкая эскадра частично уничтожена, частично обратилась в бегство, а казаки возвращаются. Оказаться на пути у этой разъяренной банды, еще не отошедшей от недавнего боя, ни у кого из турок желания не было. Во всяком случае Иван, снова сидевший на носу атаманского струга, присутствия людей на берегах ближайших островков не чувствовал. И пока все вокруг было спокойно, думал о своем, перебирая в памяти подробности последних событий. Плохо то, что пришлось раскрыть свои способности в подавлении чужой воли. Но выбора не было — турок умирал, и озвучить потом добытые сведения не было бы никакой возможности, поскольку это сразу бы породило массу ненужных вопросов. Ведь о том, что он смог проникнуть в душу турецкого адмирала еще до начала разговора, и узнать там абсолютно все, причем гораздо больше, чем тот рассказал, об этом даже атаман не догадался. Поэтому и пришлось разыграть целое представление с «обезболиванием» с помощью зелья и последующим разговором с атаманом. Ничего, главное — дело сделано, и основное атаман знает. Не знает лишь того, о чем не спрашивал. Но это можно будет и потом ему подбросить, как сведения, полученные от других турок. Которые, вот незадача, уже отправились на встречу с Аллахом. Дела намечаются очень интересные, но это надо сначала с войсковым атаманом поговорить. А еще раньше с Матвеем Колюжным. Единственным человеком, которому можно говорить все, и который плохого не посоветует.

Вот пройден самый узкий участок — Казачий Ерик, и струги наконец-то выходят на просторы Дона. Турок по-прежнему нигде нет. Однако, вдалеке на правом берегу обнаружили струги сбежавших недавно стрельцов, что сразу же вызвало неоднозначную реакцию у казаков. От смеха и едких подначек до злобных высказываний в адрес горе-союзников. Михайло Самаренин выругался и окликнул Ивана.

— Ваня, я сейчас с этим «храбрецом», который целый полковник, по душам побеседую. Будь рядом и запоминай все, как следует. Потом на бумаге напишешь. А вы, казаки, не бузите. Послушаем сначала, что нам этот соловей московский споет…

Когда отряд казаков пристал к берегу, на головы беглецов обрушился град насмешек. Стрельцы огрызались, но границы дозволенного не переходили. В конце концов, они выполняли приказ своего начальства, и казаки это сами понимали. А вот начальство восседало на берегу, и было явно сбито с толку, не ожидая такого результата. Тем не менее, когда атаман Самаренин в сопровождении есаулов и Ивана в качестве «летописца» подошел и задал вопрос о причинах такого поспешного бегства, начальство еще и попыталось поставить на место «зарвавшегося холопа».

— Ты почему мой приказ не выполнил, атаман?

— Какой приказ?

— Почему не отступил вместе со всеми? Почему людей своих опасности подверг перед превосходящими силами неприятеля?

— Я такого приказа не получал, полковник. У меня другой приказ был — турок и татар бить. У тебя, кстати, тоже. А вот почему ты меня в бою бросил и удрал, это еще разобраться надобно. Либо это обычная трусость с твоей стороны, либо злой умысел, чтобы всех казаков в бою с превосходящими силами неприятеля, как ты говоришь, положить. Ну да ничего, придем в Черкасск — воевода разберется!