Войны Миллигана - Дэниел Киз

Вошедший был примерно одного с ним роста, под метр восемьдесят, с темными глазами и черными масляными волосами. На лоб свисала прядь. Кремовая рубашка, аккуратно заправленная в мешковатые серые брюки, не скрывала свисающего брюха. И штаны, и начищенные черные ботинки напоминали полицейскую форму. На вид ему было лет сорок.

– Миллиган, – произнес мужчина, – меня зовут Сэм Рузоли. Для тебя – мистер Рузоли. Я знаю, кто ты и что о тебе говорят. Жизнь здесь может быть для тебя или простой, или неприятной. Надо делать, что я говорю. Уяснил?

Грозный голос Рузоли стал ниже. Этот голос затронул что-то отвратительное и болезненное из прошлого. аллен постарался взять себя в руки, чтобы в глазах не отразился страх.

– Я старший по отделению и руковожу им так, как считаю нужным. Будешь сотрудничать со мной и санитарами – я не стану закручивать гайки. – Рузоли пугающе улыбнулся. – Тебе же не понравится, если я стану их закручивать.

Это был не вопрос.

Рузоли уже двинулся к выходу, но остановился, постучал по табличке на груди и произнес:

– Имя не забудь.

Когда старший по отделению ушел, аллен повернулся и стал смотреть сквозь прутья решетки на сумрак за окном. Его угнетала мысль, что он оказался во власти этого социопатичного десантника. Он вспомнил предостережение доктора Хардинга: «Насилие порождает насилие». А как еще можно себя защитить?

Если подставить другую щеку, схлопочешь, пожалуй, перелом челюсти. О сне не могло быть и речи – на Пятно прорвется рейджен, а если он получит контроль над сознанием, то – как предупреждал его доктор Дэвид Кол всего несколько дней назад, перед отъездом из Афинской психиатрической клиники, – неприятностей не оберешься. Кол объяснил, что представляют собой его множественные личности, и сказал, что диссоциация ради выживания все время ставит его в опасное положение. Но его увезли из Афин до того, как низенький круглый доктор смог окончательно сплавить их воедино и обучить новым механизмам выживания. Как будто он играл на барабанах или писал портрет и ему вдруг обрубили руки. Ну почему ему не дали поправиться, прежде чем упечь сюда? Он постарается не забыть о том, чему учили Хардинг и Кол, но, может быть, уже поздно.

– Ненавижу сумятицу, артур, – прошептал он вслух. – Мозг – как дешевая овощерезка. Мне надо уйти, артур. Слышишь? Мне надо уйти. Я здесь слишком долго, и мне плохо, очень плохо. С меня хватит. Пусть на Пятно станет кто-то еще.

Земля милостиво разверзлась, и аллен с облегчением полетел в пустоту.

Только из-за сумятицы основной Билли, или Билли-О, смог случайно оказаться на Пятне.

Когда доктор Корнелия Уилбур – психиатр, лечившая от диссоциативного расстройства идентичности знаменитую Сибиллу, – пробудила его во франклинской окружной тюрьме, она первая рассказала ему, что восемь лет назад, в тысяча девятьсот семидесятом, он попытался покончить с собой, за что остальные его усыпили и с тех пор держали в состоянии забытья, как Рипа ван Винкля.

Она объяснила, что он и есть настоящий Билли, тот, кого родила его мать. Сердцевина их всех.

Поверить было трудно. Он думал, что психиатры сами сошли с ума.

После того первого пробуждения ему, в терапевтических целях, время от времени разрешали вставать на Пятно в клинике Хардинга, а потом и в Афинах.

Однако с момента перевода в Лиму остальные личности держали его в ментальном коконе, чтобы защитить от опасных парней, пребывающих в этом заведении.

Теперь же Билли-О вышел из комнаты и оглядел странное помещение. Каждый раз, как я просыпаюсь, обязательно попадаю в неприятности. Каждый раз мне говорят, что я сделал что-то плохое.

Хотелось увидеть Мэри. Она сообщила, что доктор Кол ее выписывает. Если бы только она приехала к нему в Лиму и развеяла эти неприятные мысли…

Послышалось бряцанье ключей. Он обернулся и увидел в коридоре двух санитаров. Тот, что покороче, сказал длинному:

– Смотри, Карл, это он.

– Постой на стреме, – ответил Карл.

Короткий кивнул и встал у двери в общий зал. Карл, из-под бейсболки которого выбивались длинные кучерявые волосы, подошел почти вплотную и оперся рукой о стену. От грязной рубахи разило потом.

Господи, не дай ему меня ударить!

– Миллиган, надо потолковать.

Дыра вместо одного из передних зубов превращала его улыбку в перекошенную ухмылку.

– О чем? – Билли старался не показывать страха.

Улыбка растаяла, сменилась свирепым взглядом и сердитым голосом:

– О твоем здоровье.

Билли-О отпрянул:

– В смысле?

Карл вытащил из заднего кармана отпилок ручки швабры и ткнул им Билли-О под подбородок, прижимая к стене.

– Такие уроды, как ты, здесь долго не живут. Если хочешь сохранить здоровье, тебе нужен я, Карл Льюис, и страховка от несчастных случаев. – Он опустил ручку швабры и постучал ею по ладони. – Никогда не знаешь – какой-нибудь шизик подойдет сзади и проломит тебе череп стулом или перережет горло заточкой, потому что ты ему не понравился. Ты не представляешь, на что способны эти долбанутые за шоколадный батончик. Но, если будешь паинькой, я сделаю так, чтобы с тобой этого не случилось.

– К-как?

– Ты грязный насильник, за твою жизнь никто цента не даст. А баксы у тебя водятся, за картины. Так что первый полтинник жду к пятнице. И имей в виду, я не шутки шучу.

Он плюнул на пол, почти на ботинок Билли-О, развернулся и удалился вместе с напарником.

Оставшись один в коридоре, Билли-О сполз на пол – у него подкосились ноги. Хотелось покончить с собой. Так уже было, когда он узнал от врачей, что одна из живущих у него внутри личностей сделала то ужасное с тремя женщинами. Но Мэри сказала: «Живи, Билли. Однажды ты выплатишь свой долг перед обществом. Ты вылечишься и снова будешь целостным и свободным».

А доктор Кол посоветовал: «Играй в их глупые игры, Билли, и продолжай жить во что бы то ни стало».

Как хочется, чтобы появился Учитель.

Как хочется, чтобы пришла Мэри.

– Я не безнадежен, – прошептал он. – Я не сдамся. Мы еще повоюем.

– О-со-ла-мио… Чтоб этой Лиме… О-со-ла-мио… Мама, где ты, покажись…

Перегородки по грудь мало что скрывали в заполненной паром душевой блока «А». В отличие от двадцать второго, где вода хлестала из обрубка, здесь под потолком тянулась через все кабинки одна труба, продырявленная в разных местах, как будто по ней палили из дробовика. Вода неравномерно брызгала по всему помещению, а в трех кабинках била прямой струей.

– Фи-га-ро… Чтоб-ме-ня… Фи-га-ро…