В пекло по собственной воле (сборник) - Светлана Алешина

Кто это был — Виктор или Станислав, мне так и не удалось узнать. Он делал мне какие-то знаки, из которых я поняла только, что он сопровождает аппарат один и связь у него не работает.

Что там у них стряслось, не знаю, возможно, потрепало волнами, когда он погружался вслед за «Скатом». Впрочем, мы могли действовать, и не вступая в контакт друг с другом, — его задачей было только помочь мне точно пришвартовать «Скат» к тамбуру, присоединенному во время первого погружения к одному из иллюминаторов самолета. Остальное я должна делать самостоятельно.

Я включила гидрореактивный мотор и проверила, слушается ли «Скат» рулей. Он послушно покачивался, тормозил и даже пытался перевернуться вверх ногами, когда я заставляла его это делать.

Открыв нижний иллюминатор, я попыталась сориентироваться и без труда обнаружила в темноте небольшую светлую точку — фонарь-маячок, прикрепленный к хвостовым лопастям самолета.

«Прекрасно, — подумала я. — Теперь осталось только пришвартоваться удачно… Где там у нас то ли Витя, то ли Стасик?»

Я вновь включила внешнее освещение и трижды им помигала. Это был условный знак — «К швартовке готова!» В ответ прозвучал двойной удар по корпусу снаружи — «Подходи вплотную». Дальше каждый знал свою партию, как хороший музыкант в оркестре.

Я начала разворот, чтобы зайти с левого борта самолета, куда был присоединен швартовочный тамбур, но вдруг почувствовала, что «Скат» слегка закапризничал и принялся вдруг упрямо своевольничать, самостоятельно увеличивая дугу разворота.

— Это еще что такое! — воскликнула я сердито и чуть не ударила кулаком по приборной панели. — Ты должен меня слушаться!

Я прекрасно помнила, как мы водили такие аппараты на спецпрактике на Черном море и как я выделывала на своем «Коньке-Горбунке» под водой всевозможные кульбиты и фигуры высшего пилотажа, за что меня чуть не отстранили от практики…

Но «Скат» продолжал капризничать, продолжая забирать намного левее, чем я ему приказывала рулями. Я развернулась еще раз и посмотрела в нижний иллюминатор, сама не знаю зачем. Но в голове у меня сама собой складывалась стройная цепочка выводов.

Меня постоянно сносит западнее самолета. Сносить может только течение, которого тут никогда не было, если верить гидродинамическим картам вод восточного побережья Каспия. Значит, это может быть только поверхностное движение массы воды, вызванное сильным ветром. Ветер здесь практически всегда северный. Поверхностную массу воды он увлекает тоже на север. Но склон дна заметно тормозит ее с восточной стороны, и толща воды должна слегка заворачивать к западу.

— Черт возьми! — крикнула я самой себе. — Она же столкнет самолет со склона!

Я поняла, что могу не успеть. Перед глазами уже возникла картина — как самолет начинает шевелиться, слегка сдвигается с места, фонарь-маячок качается у него на хвосте, затем он срывается с места и сначала плавно, потом все убыстряя движение устремляется вниз по склону, поднимая тучи ила и грязи…

Такие картины нужно отгонять от себя, это я знала. Дело не в том, что я верила в какую-нибудь мистику или телепатию с телекинезом. Я знала, что моя мысль или мои представления никак не могли воздействовать на самолет и сдвинуть его с места. Но они могли воздействовать на меня саму, на точность моих движений. И, начав швартовку, я могла слишком сильно толкнуть корпус самолета и сделать так, что картина, которую я воображала, «нарисуется» на самом деле.

Я отогнала нежелательную картинку и представила, как точно и надежно пришвартовываюсь к самолету и он остается на месте, а не сползает неизвестно на какую глубину.

Это придало мне уверенности. Еще раз развернувшись и проверив действия рулей управления, я привыкла к сносу на запад и, погрузившись на уровень самолета, пошла на сближение с ним. Я включила передний прожектор и увидела самолет метрах в пятнадцати прямо перед собой. И сразу поняла, что мои худшие опасения могут оправдаться — самолет явно сдвинулся вниз по склону по сравнению с тем положением, в котором я видела его, когда мы ныряли вместе с Игорьком…

Около самолета я заметила аквалангиста. Он держался возле массивного сооружения, торчащего, словно бородавчатый нарост на гладком, поблескивающем в луче прожектора теле самолета. Это было похоже на огромную пиявку, присосавшуюся к громадной рыбе.

То ли Витя, то ли Стасик махал мне рукой, очевидно, поторапливая. Наверное, он тоже понял, что самолет понемногу сползает со склона и что мы можем не успеть спасти застрявших в нем людей.

Метров за семь до самолета я выключила тягу, переложила рули в обратное положение, не отклоняясь от прямолинейного движения ни на сантиметр, и включила двигатель торможения.

Струя воды из него била в сторону самолета и могла подтолкнуть его и сдвинуть с той точки, на которой он закрепился, но ничего другого мне не оставалось — любой другой способ швартовки требовал гораздо больше времени и не давал надежного результата. Вероятность промаха возросла бы в несколько раз, а промах — это толчок по корпусу самолета. Что будет после такого толчка — откуда мне знать. Я хотела действовать без ошибок, используя даже единственный шанс, если он у меня был.

Корпус самолета подошел вплотную к иллюминатору и закрыл собою всю видимость. Аквалангист, имени которого я, к сожалению, так и не успела выяснить, помог мне попасть в захваты точно и с первого раза, в этом, собственно, его задача и заключалась.

Я облегченно вздохнула.

— Ну вот, собственно, и все! — сказала я сама себе. — Карета подана! Осталось открыть двери…

Не успела я договорить эту фразу, как пол аппарата качнулся подо мной и ушел вниз. Я мгновенно схватилась за выручившие уже меня однажды стойки приборов. Еще не понимая, что произошло, я бросилась к ручке пневмосистемы открывания двери и рванула ее на себя.

Что бы ни случилось, я должна попытаться спасти людей, за которыми и спустилась под воду.

Пока шипел, вытесняя воду из переходного тамбура, воздух, я бросила быстрый взгляд в иллюминатор. Странное чувство неподвижности охватило меня. Словно на вокзале, когда твой поезд трогается одновременно со стоящим на соседнем пути в ту же сторону. Ты ясно чувствуешь, что вагон движется, а за окном все тот же неподвижный вагон соседнего поезда. Так и сейчас за иллюминатором неподвижно торчал бок самолета, в который уткнулось окно моего аппарата. Но пол рывками уходил из-под ног, и я понимала, что это движение не обещает ничего хорошего.

«Самолет ползет по склону! — мелькнуло у меня в голове. — У меня есть несколько секунд, чтобы попытаться сделать то, ради чего я здесь! Вероятно, я полностью не погасила скорость, — дошло до меня, — когда „Скат“ коснулся тамбура, закрепленного на корпусе самолета. А возможно, самолет сорвался со склона сам, а я в последнюю секунду успела пришвартоваться к тамбуру».

Воздух наконец перестал шипеть, и я рывком распахнула тяжелую, массивную металлическую плиту, служившую дверью аппарата. Узкое и тесное помещение тамбура было мокрым, но воды в нем практически не было. Я забарабанила по второй двери тамбура, ведущей в самолет.