Цена человека: Заложник чеченской войны - Ильяс Богатырев

– Я не буду говорить с вами о политике. У меня приказ занять и обустроить позицию. Пока непонятно, из какого материала это сделать, но мы с ребятами сообразим. А вообще здесь не хватает четкости в приказах. Враг вроде есть, но его направление не обозначено…

Через час мы с Надей Чайковой были в одном из ближайших от Грозного районных центров – Ачхой-Мартане. Здесь мы с Надей разделились: первым уехал я на стареньком «Форде», перегруженном медикаментами, буханками белого хлеба и… коробками с патронами. В машине кроме меня сидели еще трое немолодых уже мужчин. На чем добралась до Грозного Надя, я так и не узнал. Позже мы пересекались еще несколько раз, и каждый раз быстро разъезжались в разные стороны… Надя была отзывчивым и добродушным человеком. Это проявлялось и в профессии: кажется, для нее никогда не существовало понятия журналистской конкуренции. Именно такие, как она, – гордость и пример редкой нынче честной и открытой журналистики… Надежда Чайкова была зверски убита неизвестными весной 1996 года у чеченского села Гехи.

Лихо объезжая снарядные воронки и колдобины грозненских дорог, мы довольно быстро доехали до городской площади Минутка. Где-то разрывались снаряды, и время от времени слышался приглушенный треск крупнокалиберного пулемета. Площадь сплошь была усеяна гильзами и осколками битого стекла. На нее со всех сторон пустыми черными глазницами глядели окна обезлюдевших квартир.

Оставив меня на попечение нескольким боевикам, мои провожатые быстро уехали в сторону грохота и канонады – к Президентскому дворцу. Брать меня с собой они отказались, так что позже пришлось дворами пешком добираться до центра в сопровождении местного коллеги-стрингера.

На Минутке я первый раз увидел пленных российских солдат. Они были захвачены во время жестоких боев за трамвайный парк, несколько раз переходивший из рук в руки. Двенадцать молоденьких чумазых парней с испуганными и растерянными глазами, поджав ноги, сидели вдоль стены подвального помещения бывшего кафе «999». Грязное и оборванное обмундирование на некоторых из них просто висело как на вешалке. На вопросы отвечали очень неохотно, полушепотом, испуганно и сбивчиво. Они ничего не понимали в происходящем вокруг, никак не могли взять в толк, как оказались на настоящей войне, не знали, как реагировать на людей, превосходно понимающих русский, но говорящих еще и на своем языке – как на ненавистных врагов или как на рассорившихся с ними друзей. Но больше всего солдаты страшились будущего, они не знали, что с ними случится завтра, чего ждать от людей, взявших их в плен. Одно можно было сказать вполне определенно: им УЖЕ повезло – они выжили после бойни у трамвайного парка.

Переждав с пленными минометный обстрел района, я решил подняться в дом над нами. По этажам меня взялся проводить молодой парень с соседней улицы, вооруженный автоматом, купленным, по его словам, за собственные сбережения месяц назад.

По всему было видно, что люди спешно покидали свои квартиры, беря с собою только самое необходимое. Всюду чувствовалось развеянное и еще не выветрившееся тепло домашней обстановки. Одна из таких квартир меня особенно поразила. В ней везде были книги: в гостиной, спальне, детской и даже на кухне. Стеллажи и полки с разноцветными томами от стены к стене тянулись по самый потолок. И даже на полу вместе с разбитыми кусками мебели валялись книги – Толстой, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Чехов… Среди книг попадались школьные и семейные фотографии, с которых на меня смотрели полные надежд красивые девушки и парни со своими учителями, родители с улыбчивыми детьми, пожелтевшие карточки стариков с умудренными и спокойными взглядами. Холодные зимние сквозняки, свободно гулявшие по всей домашней библиотеке, вздымали эти лица и вместе с мусором загоняли в дальние углы квартиры.

Где-то близко громыхали орудия – то усиливаясь, то стихая. Где-то за оконными проемами поднимались клубы плотного серого дыма и спустя мгновение, сотрясая дом, доносился грохот. Все выглядело нереальным, всего лишь минутным помутнением рассудка, бредовым сном после сумасшедшего дня. Казалось, что вот-вот наступит пробуждение и все встанет на свои места: хозяин квартиры аккуратно вставит стекла, хозяйка вернет на полки книги, соберет фотографии в альбом и скажет дочери приготовить что-нибудь на ужин, на который они обязательно пригласят соседей…

Когда я спустился вниз, к площади подошли около полутора десятков чеченцев, вооруженных автоматами, у одного из них был гранатомет с пятью гранатами («пирожками», как называли их тут) за спиной. Они говорили, что ожидается наступление и им приказано занять оборону по прилегающим к площади улицам.

Щелкая затворами фотоаппаратов и толкаясь видеокамерами, среди боевиков сновали невесть откуда взявшиеся иностранные корреспонденты. По всему было видно, что они в профессиональном восторге от колоритных, разношерстно одетых чеченских боевиков, которые, в свою очередь, тоже не прочь были позировать перед журналистскими объективами. Предметом особой гордости у чеченцев были ножи и кинжалы. Бородатый владелец кинжала с особенно красивыми ножнами хвастался, что его прадед воевал с этим кинжалом еще в XIX веке. Я тогда обратил внимание еще и на амуницию иностранных коллег: у них были какие-то противоударные камеры, у каждого толстый бронежилет с яркой надписью на груди и спине Press или TV, а на голове – глубокий темно-серый шлем, перетянутый по подбородку широкой тесемочкой. Говорили, что «буржуйские» страховые компании не выплачивают компенсации в случае, если журналиста ранят или убьют без всего этого надетого на нем. Я никогда не видел ни одного российского журналиста в такой экипировке. Да что там в экипировке – в бронежилете никогда никого не встречал. Мне вот «взглядовцы» как-то на день рождения подарили бронежилет. Так подарили они его не как полезную на войне вещь, а скорее как прикол, говорили, что от дальнего осколка и ближнего удара кулаком защитит однозначно.

…Среди боевиков на Минутке совершенно неожиданно появился мальчишка лет десяти-одиннадцати, вылезший из подвала одного из ближайших домов. Говорили, что он не совсем нормальный. Он каким-то образом отстал от своих родственников, спешно покинувших в неразберихе город. Он все время улыбался и бегал вокруг вооруженных людей с криком «Аллаху Акбар!». А когда кто-нибудь из боевиков давал ему подержать свой автомат, он выглядел безмерно счастливым. Мальчишка был единственным живым существом, у которого все происходящее вокруг вызывало неописуемо странное сочетание чистого восторга и девственного страха. Этот маленький безумец переставал улыбаться, только когда над нами с резким гулом пролетал самолет. В этот момент он закрывал уши своими маленькими грязными ручонками и озирался в мрачное зимнее небо Грозного, пока кто-нибудь не утаскивал его за собою в подвал.