Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

командиром тимуровского отряда. «Какого еще отряда? – читалось в широко раскрытых, испуганных глазах молоденькой учительницы. – Кто разрешил? Зачем?!»

– Мы будем помогать бабушкам и деревьям, – торопливо перечислял я, словно оправдываясь, что влип в неприятную историю. – Мы уже начали строить скворечник и купили на свои деньги грабли.

Валентина Александровна стояла у дверей с сумками в руках. Она торопилась.

– Вот! – я протянул ей книгу Гайдара «Тимур и его команда». – Мы хотим как они. Организация! Мы будем помогать. Защищать. Бороться! У нас есть клятва и устав.

Услышав страшные слова: организация, устав, клятва, классная нахмурилась, и поставила сумки на пол.

– Кто вас надоумил? – спросила она растерянно.

– Гайдар! – с гордостью отрапортовал я. – Я эту книгу наизусть знаю!

Что могла сказать мне эта вчерашняя девочка из крестьянской семьи, которая бледнела и скукоживалась при виде директора школы?

– Почему не посоветовались? Ты же октябренок. У нас есть пионерская организация. Мы собираем металлолом, макулатуру. И это правильно. Хорошие дела надо делать. Но только вместе! И клятву мы даем один раз в жизни. Когда вступаем в пионеры!

– Но мы же хотим, как тимуровцы!

– Это хорошо. Только зачем же спешить? Зачем сами? Скоро вы станете пионерами, а пионер – всем детям пример! А так получается, что вы вроде бы против пионеров…. Сами по себе. Так нельзя, Миша. Надо было посоветоваться со взрослыми.

Горько было это слушать.

К счастью, Валентина Александровна спешила куда-то. Подхватив сумки, она побежала к выходу, а я стоял со странным чувством стыда и обиды.

Несколько раз я пытался возобновить разговор, но учительница была явно не готова к интимному сближению на зыбкой идеологической почве. Она каменела лицом, всегда куда-то спешила, оглядывалась, терзала в руках платочек, хмурилась, говорила торопливо: «Потом, потом!» – и пряталась в учительской.

Когда выбирали командиров октябрятских звездочек, меня грубо прокатили. Я был безусловный лидер. Девочки и мальчики проголосовали – «за», но Валентина Александровна была против. Я стоял красный от стыда перед классом, а учительница, расхаживая перед доской, решительно и беспощадно забивала гвозди в гроб моей репутации. В ход пошло все: и мои грязные ногти, и опоздания на уроки, и тройки по русскому языку и драки в рекреациях. Впору было исключать, а не выбирать. Выбрали Муратову. Я был потрясен. Пожалуй, это был первый смачный плевок реальности в мою чистую душу. Китыч переживал за меня больше всех.

– Муратова дура! – утешал он меня, когда мы возвращались домой – и ябеда.

– Почему она меня не любит, Кит?

– Кто, Муратова? Да она никого не любит. И задается много.

– Я про нашу Валентину… Стараешься, стараешься…

– Да черт с ней, – простодушно отвечал мой верный друг.

Прокатили меня спустя два года и на должность председателя пионерского отряда. И опять под прямым, грубым нажимом взрослых. За что? Я всерьез задумывался над этим и многие годы спустя. Пожалуй, в классе, а может быть и в школе, я был самым искренним и преданным пионером. Душа моя жаждала веры в самые высокие идеалы. Я зачитывался книжками про пионеров-героев Великой Отечественной – Леонида Голикова, Зину Портнову, Валентина Котика… Я готовил себя к подвигу. Больше всего я боялся не выдержать пыток. Поэтому, однажды на кухне раскалил до красна столовый нож и на глазах потрясенного Китыча прижал его к ладони. Боль была адской. Китыч едва увернулся от ножа, а я бросился в ванну и сунул ладонь под струю холодной воды. Болезненный рубец побаливал и не проходил месяц. Однажды я взбунтовался против самого Борьки Иноземцева, который во дворе стал глумиться над Матильдой: сунул ему под нос ботинок и приказал Матильде зашнуровывать. Помню, что крикнул, как на эшафоте, когда Борька занес на меня руку: «Бей гад! Господ еще в 17-м отменили!» Борька растерялся. Он смотрел на меня, как на взбесившегося Мальчиша-Кибальчиша и не знал, что делать. Я готов был погибнуть за правое дело, и Борька это понял. Он слегка стукнул меня кулаком в грудь: «Молоток, что не зассал. Как эти…»

Теперь я понимаю, что взрослые меня недолюбливали как раз за то, что я верил слишком всерьез, слишком пылко, слишком искренне! Учительница побаивались меня, я со своей страстностью и честностью мог стать проблемой, или, в крайнем случае, укором. Наверное, я был пережитком, родимым пятном, только не капитализма, а, скорее, раннего социализма. Революционный энтузиазм в семидесятые годы уже догорал, главным образом на окраинах страны, где в девственной чистоте провинциальных нравов сохранись еще адепты марксовой «церкви». Время подвигов уходило в прошлое. Новое поколение коммунистов подвигам предпочитали лозунги, а зову сердца – инструкции райкома. Торжествовал принцип: «Не надо как лучше, надо как положено!» Правдоискательство становилось юродством, принципиальность – психической болезнью, вызывающей жалость и насмешки. Самодеятельный тимуровский отряд в классе нужен был нашей классной руководительнице, как чирей на жопе. В отчеты его не воткнешь, а если и воткнешь – так пожалеешь.

Вечная память мученикам Правды, терпилам Идеи, которым выпало испытание родиться в пошлом болоте застойных времен! Чем мужественнее и крепче они были, тем злее и беспощаднее ломала их жизнь через колено. Именно в эти, безусловно тучные по сравнению с недавним прошлым, годы в стране началось безудержное пьянство. И остановить его было невозможно. В пьянстве душа сбрасывала оковы.

Но это уже совсем другая история.

Сразу скажу, что из затеи с тимуровским отрядом ничего толком не вышло. Да, весной мы сколотили ящик, который должен был стать скворечником, но забыли пробить в нем отверстие для птиц. Пробовали расковырять дыру, но только измучились. Тем не менее мы повесили ящик на какую-то березу – не пропадать же добру! Один раз я помог какой-то бабульке перейти Народную улицу. Торжественно отчитался об этом на совете отряда. Мой поступок был даже задокументирован и попал в архив (даже не знаю, откуда взялось это бюрократическое рвение). Еще, в марте, я один убирал газоны от мусора и сухой травы, а потом мы с Китычем выкопали деревце в соседнем дворе и посадили в нашем. Деревце засохло. Все это было скучно и не похоже на подвиг.

Куда интереснее было выслеживать шпионов! Их было вокруг тьма! Некоторое представление о том, как они выглядят, каковы их повадки и намерения, давал телевизор и книжки. Выслеживали, как правило, вечерами. Выбрав подходящего мужчину представительной наружности, желательно в плаще болонье и фетровой шляпе, мы гурьбой крались за ним, прячась в кустах и неслышно переговариваясь короткими фразами: «Товарищ капитан, он остановился» – «Вижу! Продолжать слежку!» – «Берем его по моему сигналу! Как только он