Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

и в учителя, да так, что и моя мама, слушая мои постоянные восторги, в него влюбилась. Даже Китыч со своей классовой враждебностью к учителям, к физику был благосклонен. Чтоб заслужить похвалу Михаила Евгеньевича, я готовился по учебнику к теме урока заранее, тянул руку по всякому поводу, съедая учителя влюбленными глазами. Любовь к физике я пронес до десятого класса. Теперь я прекрасно понимаю, какую фору перед всеми может получить в жизни мальчик или девочка, имея такого отца (и мать, как потом я убедился, познакомившись с семьей поближе). Это к вопросу, почему в высших учебных заведениях так много евреев.

Помимо физики Михал Евгеньевич обожал туризм и быстро сколотил в школе команду единомышленников. В нее вошел и я, и Китыч. После шестого класса в летние каникулы наш туристский отряд штурмовал Карпатские горы и объедал черешню в парках Закарпатья; у меня где-то до сих пор валяется книжица, которая удостоверяет, что в 1975 году я стал альпинистом какого-то низшего разряда.

Историю вела наша классная руководительница Валентина Сергеевна. Предмет любили все, пока мы изучали древний мир. Это было время бесконечных войн в школьных коридорах и рекреациях. Спартанцы бились с афинянами, македонская фаланга сокрушала легионы римлян, варвары метелили всех подряд. Мы с Китычем всегда были на стороне самых грубых, сильных и жестоких народов, презирали афинян с горячей искренностью, которую оценил бы и сам царь Леонид, в разговорах беспрестанно клялись то Зевсом, то Юпитером, то Одином, то всеми богами сразу и часто возвращались домой в разорванных рубашках и синяками по всему телу. После выхода на экраны фильма «300 спартанцев» со всех пищевых баков на лестничных площадках исчезли алюминиевые крышки – из них получались великолепные спартанские щиты, в мечи годилась любая палка. Великим несокрушимым Римом мы гордились так, словно это была наша прародина.

А что наша Родина?

Увы, интерес к ней блеснул ненадолго с приходом викингов на Северную Русь. Дальше началась история, которую каждый порядочный человек должен стыдится и которая закончилась только в 1917 году. Кому интересно играть в вечных терпил и лохов? Спасибо министерству образования, постарались.

Подводя итог, что могу сказать? Спасибо всем учителям! Не обижайтесь! Ведь мы были друг друга достойны, не так ли?

Глава 5. Параллельные миры

Следует признать, на Народной улице властвовал культ грубой силы. Всех известных хулиганов каждый пацан знал в лицо. Я до сих пор (!) помню их имена: Наиль, Воробей, Рыга, Сморода, Дима… Наиль был старше нас лет на пять и походил на обезьяну: вечно сутулый, с длинными руками, с грубым вытянутым, серым и уже старым, морщинистым лицом, на котором я никогда не видел улыбки. Говорил он мало, отрывисто и всегда по делу: «Дай спичку, дай стакан, заткнись, а в рыло?» Единственное удовольствие он получал, когда вызывал сильный испуг. Учителя ненавидели его и не могли дождаться, когда он покинет школу.

Курил он, кажется, с пеленок. Крепленое вино пил уже в четвертом классе стаканами. Как хищник в джунглях, ходил днем вокруг школы, высматривая добычу – в основном это были второклассники и дети постарше. Первоклассников домой сопровождали бабушки, да и денег с собой у них не было. Настигнув добычу, Наиль вперивал в нее свой знаменитый взгляд рассерженной гремучей змеи. Чаще всего взгляда было достаточно, чтоб добыча, хлюпая носом, расставалась с накопленной мелочью. «А ну-ка попрыгай», – негромко приказывал Наиль, и мальчик старательно прыгал. Горе было тому, у кого в потайном кармашке зазвенело. Сашку Назарова, у которого ключ звякнул, Наиль так стукнул в лицо, что Сашка выронил портфель, мешок с обувью, и как зомби, без звука, деревянными шагами направился через кусты в неизвестном направлении. Насилу отыскали вечером.

Друзей у Наиля не было, в товарищах ходил некий Рыга – уродливое существо без возраста, без ума и жалости, которому отдавали деньги без лишних слов, лишь не видеть этих мутных глаз, эту страшную прыщавую рожу неандертальца, Бог весть каким способом выскочившего в наш мир.

Сморода был повеселее, плутоватее. Он предлагал второклашкам сыграть в орлянку или в очко старой колодой, которую всегда носил с собой. Отказать было нельзя, выиграть невозможно. Да и опасно. Проигрывать надо было тоже уметь: весело, с задором! Сморода терпеть не мог, когда мальчик расставался с кровными с несчастным видом. Тогда он хмурился и тыкал несчастному в лицо грязным пальцем.

– Ты, сявка, знаешь, что такое карточный долг? Сестру продай, а долг отдай! Понял? Запомни, деньги – мусор!

Воробей и был воробей. Мелкий, шустрый, суетливый и наглый. Он залезал в чужой карман, как в свой, тут же пересчитывал на ладони выручку, опять залезал, пока мальчик стоял, подняв руки, но зато потом, с хорошего навара, мог и сигаретой угостить и анекдот рассказать.

Страшнее всех был Дима. Ходили слухи, что у Димы отец был известным бандитом и не вылезал из тюрем. Это был красивый мальчик с неприятно-надменным и всегда мрачным лицом. Он был жесток. Малолетки его интересовали мало. Вместе со старшими дружками Дима грабил взрослых мужиков, когда они пьяненькие возвращались с получки вечером домой. Когда он появлялся в обед возле школы, все вымирало вокруг. Мальчики жались в раздевалке, выглядывали в окна с опаской, смельчаки выскакивали вон и перебежками мчались к дому.

Стать другом этих «героев» мечтал каждый мальчишка. Пусть не другом. Пусть он на глазах у всех хотя бы пожмет руку, хлопнет кулаком по плечу, скажет: «Привет!» Это был ярлык, который охранял от всяческих посягательств на ближайшее время и вызывал зависть врагов.

Знали ли взрослые о существовании этого ужасного параллельного мира, обещая нам взахлеб на каждой праздничной линейке скорую победу коммунизма? Конечно, знали! Но что они могли поделать, если пьяные гопники избили как-то вечером учителя физкультуры во внутреннем дворе школы? За то, что он вздумал сделать им замечание. Хромой с войны учитель труда, Рабинович Лев Давыдович, товарищ физрука, бегал потом по школьным коридорам с криком, что не боится поганую нечисть, которую «мы не добили в 45-м». А толку? Гопота продолжала осаждать цитадель просвещения, как голодные волки овчарню.

Оставалось только ждать коммунизма.

О коммунизме в конце шестидесятых на Народной еще говорили всерьез, но уже не верили в него. Так бывает. На самом верху, полагаю, тоже поняли, что это «блудняк», но сообщить вниз не смели. «Пилите, Шура, пилите!» Народ безмолвствовал, потому что после всех ужасов, пережитых недавно, жизнь налаживалась и – слава Богу! С Марксом, с