Дорога в снегопад - Антон Уткин

Квартира Алексея находилась в одной из двенадцатиэтажных башен, стоящих на самой кромке березовой рощи, и выходила окнами на гаражный кооператив, когда-то обыкновенную огороженную площадку асфальта, а сейчас разбитую на боксы под аккуратными шиферными кровлями. Из окна ему была видна часть рощи с тропинками в ней, и были видны люди, которые проходили по этим тропинкам. Ближе к полудню роща пустела и только мамы с колясками и книжками сидели, как грибы, под сенью раскидистого орешника.

Он лежал на диване спиной к приоткрытому окну, за которым шел первый весенний дождь, и думал о Кире. Что значит думать о каком-то человеке? Само по себе это уже состояние. Это не значит думать что-то конкретное, а как бы вбирать в себя этого человека, где он живет в виде бесформенного облака, или, напротив, самому жить в его облаке, которое окутывает тебя как пелена. Это значит жить в прошлом, в настоящем и в будущем одновременно, потому что таково свойство любого человеческого размышления.

Общение с ней посредством «Одноклассников» сделалось важной частью его нынешней неопределенной жизни. Алексей увлекся этой новой игрушкой еще в Эдинбурге, и, пожалуй, не без тайной надежды встретиться с ней там. Так и случилось. И сейчас, слушая спиной, как едва обросшая травой земля жадно принимает мерно изливающиеся на нее струи, он снова думал о том же самом.

Кое-что он знал о ее жизни: главным образом из фотографий, которые она на своей страничке меняла довольно часто. Но далеко не обо всем можно было узнать, разглядывая фотографии. О страшных неприятностях, которые в последнее время обрушились на ее семью, она умолчала, а общие подруги, обычно услужливые в таких вещах, на этот раз отчего-то пожелали сохранить чужие секреты.

Одно дело было рассматривать на страничке «Одноклассников», да еще в чужой стране, это такое далекое, не имеющее уже к нему никакого отношения существование, другое дело — оказаться с ней в одном городе, почти в одном районе. И в груди у него разрасталась сжимающая сердце надежда, и страх, что все окажется так, как вроде бы обещали «Одноклассники».

В Британии многое отвлекало от неподходящих мыслей: язык, обычаи, среда, британские ребята. Британские ребята — это совсем не то, что пишут и думают о них в той же России. Британские ребята — это опасный, жестокий сброд, всякую минуту готовый решать любой вопрос кулаками, и из них, а не из изящных джентльменов, процентов на восемьдесят состоит население Королевства.

В окрестностях его эдинбургского дома самой громкой славой пользовался старинный паб «Вереск». Несколько раз в свободные от работы дни он напивался там до бесчувствия темным элем, который, по преданию, пивали еще герои «Черной стрелы». Здесь же, в пабе «Вереск», он познакомился с Бетси. Бетси занималась живописью и работала в манере, отдаленно напоминавшей манеру Чурлениса, хотя, как уверяла она сама, о таком художнике впервые услышала от Алексея. Одна из ее работ — утопающее в цветах жилище гнома, — украшала апартамент Алексея в доме с привидениями. В пабе «Старожил» играл на гитаре родной брат Бетси — Брент. Брент с товарищами исполняли кельтские баллады собственного сочинения, от которых веяло прохладой морских просторов и в которых звенели порой медные звезды, указующие мореходам путь.

Он не любил Бетси и не думал, что она любит его. В этом печальном мире было принято жалеть друг друга, из приличий чуть-чуть усугубляя страсти. Он привык к Бетси, привык к ее телу, к ее манере жизни, то есть к тем особенностям, при помощи которых человеческое существо как-то в силах переносить абсурдность буден. Да она и появилась в его жизни как-то уж совсем буднично: одним прекрасным утром после очередной пьянки с британскими ребятами в старинном пабе «Вереск» он обнаружил в квартире присутствие Бэтси, которая, как в дешевой мелодраме, пыталась сварить кофе. Бэтси была настолько нелюбопытна, что и ее саму принимать должно было как некую не вполне одушевленную субстанцию. Изображения Москвы она, конечно, смотрела, но для ее западного сознания между частями мира не существовало большой разницы. Мама Алексея для нее была просто mother и она ни разу не поинтересовалась, каково сочетание звуков, образующее ее имя. Сам Алексей был для нее кем-то вроде парня из паба; он полагал, — да это так и обстояло, — что приехал сюда за тридевять земель, а ей казалось, что он зашел из соседнего квартала. Когда он сказал ей, что уезжает надолго, она не выразила ни эмоции, ни желания разделить с ним это путешествие.

И все же он вспоминал Бетси и ее манеру накрывать себя крест-накрест руками, кладя ладони себе на плечи, отчего она становилась похожа на нежную большую птицу, которой все время зябко. Бетси не была партнером — она именно отдавалась, немного грустно, немного царственно, немного снисходя, немного играя в меланхоличную фею, которая ради одной ей понятной высшей правды терпит над собой не то что бы надругательство, но некое смешное, неловкое, однако ж не лишенное приятности насилие.

Теперь же, думая о Кире, Алексею совершенно нечего было подумать о ней в категориях любовницы. Она для него была облаком, и он в нем жил. Некогда сама мысль о том, что она физически, плотски принадлежит другому мужчине, вызывала в нем отвращение. Причем это отвращение было самого чистого свойства, не допускающее никаких затаенных игр с мазохистской эстетикой, — этим сладким бичом отвергнутых самцов.

Но теперь он думал о Мите спокойно, без давнишней брезгливости.

* * *

Митя, чье имя вызывало смутные, архетипические представления о чем-то мягком, чеховском и от которого веяло чем-то русским, земским, интеллигентским, по натуре своей был довольно резкой всему этому противоположностью. Но, — что поделать — данное во время младенчества любящими родителями, имя это, точнее, не имя, а его вариация, навсегда закрепилась за ним среди близких, первыми из которых были родители и друзья, а потом стала жена Кира.

Несмотря на некоторую разницу в общественном положении, ибо Кира происходила из семьи инженера и простой учительницы, ставшей однажды заведующей учебной частью, а Митин отец был крупным юристом, известным теоретиком международного права, преподавателем МГИМО, за Кирой Митя ухаживал долго и красиво. Митя умел добиваться поставленных целей. Время, средства и терпение, которые приложил он для удовлетворения своего желания, окупились сторицей. Любовь Мити к Кире, — а именно этим словом, следуя традиции, Митя обозначал свое желание обладать этой женщиной, — пестрела мелкими, не отличавшимися какой-то особенной фантазией деталями, однако именно их настойчивое сложение и выстроили ту линию, которую принято называть генеральной. И мы здесь, вслед за Митей, оступимся, потупим очи и поскорбим в душе своей, ибо слово это и с нами сыграло множество забавных, злых, а порой и трагичных шуток.

В период Митиных ухаживаний Кира еще была студенткой Института иностранных языков имени увековеченного французского коммуниста, поневоле известного русской интеллигентной публике, а Митя уже блестяще закончил юридический факультет МГУ и с неменьшим успехом работал в одной из полугосударственных структур, на которые в начале 90-х развалился «Рособоронэкспорт». В своих белых кроссовках без шнурков шел 1992 год. За Алексеем не было ничего, кроме него самого, за Митей блистали все краски народившегося российского капитализма. При этом он был хорош собой, воспитан, умен, образован, но главное, он уже выглядел мужчиной. И Кира в свои двадцать три года была уже готова стать женой. К этому времени она уже прочитала все, что положено было знать в ее кругу, знала все, что, как считалось, должна была знать супруга солидного человека, и почти любой недостаток какого-либо знания могла легко восполнить благодаря знаниям уже имеющимся. Родители не поощряли разбрасывание временем и стояли за твердые, определенные отношения, на которые Алексей, по их мнению, способен не был. Алексея, впрочем, не формулируя это ни мыслями, ни тем более словами, Кира воспринимала как милого доброго друга, но все-таки еще мальчика; в Мите она увидела мужчину, почувствовала его, как самка чувствует самца, и уступила. Когда Алексей понял, что дело это неисправимо, он тихо отошел в сторону, чтобы не мешать ей делать то, что он, конечно же, не мог не считать ошибкой и даже предательством с ее стороны.