Упущенные Возможности - Ande

Я было открыл рот, что бы поинтересоваться, а чем собственно занимается этот первый отдел. Но снова не успел. Открылась дверь кабинета и вошел первый увиденный мной в этой реальности человек. Мужик лет тридцати, со шпалой в петлице, и взглядом мента- опера. Прошел к столу, и уселся напротив меня.

— Знакомьтесь — сказал Лозгачев — это Чашников Виктор Петрович. Он поможет вам, мистер Смайли, не потеряться и разместиться, на первое время, пока вы будете проходить медкомиссию.

Мы пожали друг-другу руки через стол. Товарищ Лозгачев, тем временем пояснил, что это все займет несколько дней, а пока не смею задерживать, товарищи. И мы пошли на выход.

Когда этот Чашников, открыв мне дверь лимузина, произнес:

— Прошу вас, мистер Смайли — я попросил его быть проще, называть меня Боб, и обращаться на ты. Он пожал плечами, и уселся рядом с водителем.

В окно лимузина было видно, что в Кремле пусто. То есть кучу учреждений и организаций, что здесь когда то были, уже убрали. Я поостерегся спрашивать, да и снова разболелась голова. Так что выезд из Боровицких ворот, и проезд по бульварам я едва заметил. Отметив лишь, что Москва и здесь застраивается. Правда, более солидными домами. И заметил, что ресторан «Прага» закрыт. То ли не работает, то ли перепрофилирован.

Но мы приехали достаточно быстро. Небольшой двухэтажный особняк с колоннами, в тихом переулке, имел табличку ' Институт Марксизма- Ленинизма. Остоженский Филиал'. В него-то мы с Чашниковом и пошли.

Болела голова, и я перестал понимать хоть что-нибудь. Особенно, когда мы, поднявшись на второй этаж, вошли в дверь с медной табличкой ' Секретариат'. Не задерживаясь, лишь кивнули женщинам, судя по всему, секретарям, и вошли в дверь с табличкой «Директор Филиала».

— Ага! Вот и вы! — воскликнул сидящий за столом мужик самой что ни на есть крестьянской внешности, нисколько не скрытой хорошим костюмом- тройкой, и даже аккуратной прической. — присаживайтесь.

И мы снова уселись за стол для совещаний. Мужик, не представившись, продолжал говорить:

— Я не буду заниматься формализмом, товарищ Смайли — он встал и пошел в угол кабинета, к шкафу- каталогу. Открыл один из ящиков и достал из него папку. При этом он продолжал говорить — Правила жизни и поведения в Москве и Советском Союзе, будем считать, я вам рассказал. Вот, распишитесь.

К моему полнейшему офигению, он открыл папку, с надписью ' Роберт Роуэн Смайли', и номером с двумя нолями… И положил передо мной несколько бумажек.

— Это инструкция, заявление и прочее. Подписывайте — пояснил он. А потом протянул руку — давайте.

— Что?- только и сказал я.

— Документы!

— Какие⁈

— Все!

Надо сказать, товарищ Чашников это все наблюдал с нескрываемым удовольствием, только что не хихикал. Я, пребывая в полном обалдении, молча протянул хозяину кабинета свое портмоне, подписал бумажки что он мне подсунул, и тоже отдал обратно. Совсем не сложная подпись у Смайли в паспорте.

Тот деловито вытащил все документы, совершенно не заинтересовавшись деньгами, и протянул портмоне мне обратно.

Потом, паспорт вложил в почтовый конверт, приклеенный с обратной стороны обложки папки. А остальные бумажки в эту папку деловито подшил, предварительно бумкнув дыроколом.

— Я вас, Витя, и вас, мистер Смайли, больше не задерживаю — протянул он нам руку для пожатия — увидимся на медкомиссии.

Пожав руку, я, так и пребывая в акуе, пошел снова на выход, услышав лишь, как Чашников сказал:

— До встречи, Павел Ефимович.

Спускаясь обратно на улицу, я поинтересовался, а кто, собственно, это был, и что, пардон, происходит?

Уже усаживаясь в машину, сопровождающий, не переставая довольно улыбаться, снизошел до объяснения:

— Директор Филиала- человек легендарный. Нам повезло, что он на месте. Он не любит волокиты. У его зама мы бы до завтра сидели.

— Легендарный?

— Павел Ефимович Дыбенко. Не слышал? Ну ничего, может еще узнаешь.

Приехав обратно в Кремль, Чашников пояснил, что мне придется подождать, пока он освободиться. Не нужно ли мне чего-нибудь? Я пожал плечами, и ответил, что прямо сейчас непрочь пожрать и поспать. А вообще- газеты очень скрасили бы мне ожидание.

Кремлевская столовая здесь же, на первом этаже. Она не то чтоб впечатляла. Но, с учетом того что задаром, вкусно и обильно — весьма. Никаких официантов, идешь с подносом мимо раздачи, и получаешь фиксированное меню. Салат из огурцов, тарелку рассольника, тарелку поджарки с пюре и подливкой, булочку и компот.

Чашников оказался молчаливым. Кроме скупых пояснений, я от него слова лишнего не услышал. Хотя, узнать хотелось до фига и больше. А допив компот, я почувствовал что засыпаю.

Капитан без слов отвел меня в небольшое помещение с четырьмя солдатскими кроватями, тут же, в правом крыле Сенатского Корпуса. Пояснил, что это дежурная спальня, на всякий случай. Вот как мой. Отдыхай, проснешься без меня, рядом комната отдыха, там можно попить чаю, не стесняйся. Больше никуда не ходи, все равно не пустят. Едва успев скинуть пиджак и снять ботинки, я отрубился.

Сон мой был обморочным, болезненным, и долгим. И разбудил меня, все тот же Чашников. Проворчав, что ну ты и здоров спать, он сообщил, что можно ехать.

Выйдя из здания, я увидел, что уже стемнело. На часах было начало двенадцатого ночи. Нас ожидала эмка. Снова уселся на заднее сидение, и мы поехали.

Потом мы достаточно долго ехали, если я правильно понял, на восток. Судя по всему, в конце- концов, мы приехали куда то в Балашиху. Машина остановилась перед КПП. Въехав в открывшиеся ворота, поехала сквозь настоящий гарнизон, с двухэтажными казармами, выметенными дорожками, и идущим куда то строем взводом.

Спустя немного, мы подъехали еще к одному КПП. Здесь уже, у водилы и Чашникова, проверили документы. А потом мы подъехали к одноэтажному бараку.

С торца, на крыльце, стояла подножка для чистки пяти — шести пар сапог. Большая банка гуталина, и пара обувных щеток.

Войдя в казарму за Чашниковым, я вдохнул этот непередаваемый, и, казалось навсегда забытый запах смеси пота, гуталина, ружейной смазки, и хлорки.

На тумбочке у входа стоял дневальный, при виде нас заоравший «Дежурный на выход!». Пока мы ожидали того дежурного, я огляделся. Большое помещение коек на сорок — пятьдесят. В которых, дрыхнут военнослужащие. Сапоги с портянками у табуреток, на которых лежала аккуратно сложенная форма, не оставляли вариантов. Между койками идет широкая «дорога жизни», уложенная паркетом, поперек половиц основного пола.