Сыщик, ищи вора! Или самые знаменитые разбойники России - Александр Бушков

Вообще-то письмо это до нашего времени не дошло. Иные утверждают, что его вовсе не было. Другие говорят, что было. Однако, если качать на косвенных, как выражались смершевцы из романа Богомолова, то есть если учесть все сепаратистские поползновения и заговоры, которые новгородское боярство плело против Москвы, теоретически рассуждая, такое письмо могло быть. Очень уж в новгородском духе…

Одним из косвенных доказательств может служить и то, что, в отличие от Новгорода, соседний Псков, куда тоже наведывалось опричное войско Грозного, никакому такому разгрому и особым притеснениям не подвергся – видимо, не за что было…

Можно еще добавить, что по какому-то загадочному стечению обстоятельств именно из Новгорода частенько расползались по Руси всевозможные ереси вроде «стригольников» или «жидовствующих» – духовная отрава для умов, переполненная еретических нападок на сами основы церковной жизни, богослужебные правила и православные каноны. Вот так уж сложилось…

И кстати, пресловутый «погром Грозным Новгорода» в реальности был далеко не столь зверским и уж безусловно не сопровождался столь уж фантастическим количеством жертв, о каком до сих пор порой пописывают недоброжелатели Грозного. В конце концов, иные европейские короли со своими сепаратистами порой расправлялись и покруче…

И напоследок – история, иллюстрирующая злопамятство новгородцев…

В начале сентября 1862 года, когда в Новгороде с превеликим размахом, с участием императора Александра II и всех членов императорской фамилии праздновалось тысячелетие России, был торжественно открыт памятник, так и именовавшийся: «Тысячелетию России». На нем изображено множество старинных князей, царей, государственных деятелей…

Так вот, среди них нет Ивана Грозного! Первого русского царя, завоевавшего Казанское и Астраханское ханства, в несколько раз увеличившего территорию России. Царя, заложившего основы государственного устройства, проведшего серьезнейшие реформы во многих областях жизни. Создателя первого в истории России регулярного войска. Судебная реформа, церковная, создание постоянных государственных учреждений… Введение по всей стране выборных из самого что ни на есть «черного народа», ограничивавших власть всесильных прежде воевод… Чтобы рассказать обо всем подробно, понадобилась бы целая книга (и она есть).

На памятнике изображены во множестве деятели, чьи труды не стоят и сотой доли того, что совершил Грозный для блага державы. А вот великого царя – нет…

И ведь проскочило! Уверен, при Николае I такое ни за что не прошло бы. А вот его сынок (о котором подробный разговор впереди), заигравшийся в глупый либерализм до того, что разбудил «демонов революции», в конце концов метнувших ему бомбу под ноги, отнесся к отсутствию Ивана Грозного совершенно спокойно. Выразил свое монаршее расположение, наградил автора памятника орденом Владимира 4-й степени и ежегодной пенсией в 1200 рублей. И глазом не моргнув выслушал патетическую речь губернского предводителя дворянства, вещавшего, что новгородское дворянство-де всегда испытывало к царям московским «горячую любовь и преданность» (хотя в реальной истории сплошь и рядом обстояло с точностью до наоборот)…

Автор памятника Микешин – скульптор весьма небесталанный, прославившийся не одним этим памятником. Вот только по происхождению он – новгородец. Что многое объясняет. Прямых свидетельств нет, но известно, что и в те времена иные новгородские уроженцы питали к Грозному потаенную лютую ненависть, как раз за тот пресловутый «погром».

Хорошенькое историческое злопамятство, не потускневшее и за триста лет…

Впервые столетия Русского государства система борьбы со всевозможной уголовщиной не блистала ни отлаженностью, ни организованностью. Судил-рядил обычно сам князь и его близкие люди, «посадники» и «тиуны» (сплошь и рядом происходившие из холопов). (В общем, в Европе обстояло примерно точно так же, регулярная полиция была делом будущего, а знаменитые английские шерифы одно время выполняли чисто административные функции.)

Что характерно, обязанность доказывать совершенное против тогдашнего жителя то или иное преступление сплошь и рядом лежала на нем самом. И истец, и ответчик должны были непременно привести с собой «послухов», свидетелей, которые должны были подробно (причем без разночтения в показаниях) рассказать, кто именно был зачинщиком драки, закончившейся ранами или увечьями.

Гораздо проще обстояло с вором-«татем», пойманным с поличным на месте преступления, – тут уж хватало свидетелей, показывавших одно и то же. А вот если вор успевал скрыться с добычей, разыскивать его приходилось опять-таки самому «истцу». Потерпевший ходил по базару, выискивая, не продает ли кто его вещи, – и, усмотрев свое кровное, хватал продавца за шиворот и предъявлял властям. Если продавец не мог доказать, что он сам эти вещички у кого-то купил, не подозревая, что они краденые, и предоставить свидетелей, автоматически признавался вором.

Существовал еще обычай под названием «вервь», охватывающий территорию какой-то конкретной общины. Этакая круговая порука. Если на территории общины находили убитого, община должна была сама разыскать убийцу, а если этого не удавалось (ищи ветра в поле!), должна была заплатить денежный штраф князю («виру») и родственникам убитого («головничество»). Если на дороге случался разбой (чаще всего страдали купцы) и след вел к какому-то селу, его жители опять-таки должны были самолично изловить разбойников – или доказать, что к «следу» этому не имеют никакого отношения.

Система эта, когда потерпевший сам себе сыщик, охватывала не только «простой народ», но и людей побогаче. Владелец беглого холопа должен был сам его разыскивать, и только в том случае, когда беглеца удавалось обнаружить и опознать, можно было обращаться за вооруженной подмогой к посаднику. Правда, со временем появились люди, которых можно назвать первыми на Руси частными сыщиками: они за деньги искали и ловили беглых холопов (чем-то напоминая появившихся несколько сотен лет спустя в США профессиональных охотников за объявленными в розыск бандитами, что отлично показано в классическим вестерне «На несколько долларов больше»).

Позже прогресс в сыскном деле, если можно так выразиться, шагнул вперед. Появились особые судейские чиновники, именовавшиеся в официальных бумагах «ябедниками». К доносам это не имеет никакого отношения: ябедник был родоначальником уже государственных сыщиков – искал воров и грабителей по горячим следам. Вот только, даже если виновный оказывался под судом и получал свой приговор, о возмещении убытков приходилось заботиться опять-таки самому потерпевшему: получить награбленные вещи или деньги, увести к себе домой неисправного должника, которого мог преспокойно запродать в холопы.

В XV веке в русских источниках в дополнение к «ябедникам» появляются и люди под названием «погонные мужи» (явно от слова «погоня»). Они только тем и занимались, что преследовали воров, разбойников и прочих преступников. Судя по всему, состояли они на жалованье у государства – так что понемногу зарождалась и профессиональная полиция, точнее, тогдашние «разыскники».