Сыщик, ищи вора! Или самые знаменитые разбойники России - Александр Бушков

В общем, папа ничего назад не получил. Беннеке жил еще долго, многое успел наворотить – и умер в собственной постели. Алтарь работы великого Мемлинга уцелел и в XVII веке, когда русские штурмовали Данциг с засевшим там французским гарнизоном, и во Второй мировой. Его и сегодня можно увидеть в Гданьске в той же церкви.

Так вот, если сравнить эти две истории, кто выглядит пригляднее – новгородцы или Беннеке? По моему глубокому убеждению, новгородцы, и я в этом уверен отнюдь не из патриотических чувств. Просто-напросто новгородцы действовали в полном соответствии с понятиями своей эпохи, не обремененной писаными законами, – а вот Беннеке как раз и нарушил самым бесцеремонным образом четко прописанные законы своего времени…

Вернемся на Балтику и на Северное море. Описанная мною вольготная пиратская жизнь, когда все грабили всех, еще какое-то время продолжалась с прежним пылом, но потом помаленьку пошла на убыль. Дело тут, конечно, не в моральных соображениях и не в возросшем законопослушании – подобной лирикой в те времена не заморачивались вовсе. Причины, как и во многих других случаях, были чисто экономические. Поскольку оравы разноплеменных пиратов кроме налетов на прибрежные города друг друга прямо-таки в массовом порядке перехватывали торговые корабли, морская торговля на Балтике и в прилегающих районах в конце концов пришла почти в совершеннейший упадок. Что чувствительно било по карману не только купцов, но и королей нескольких стран, терявших свою долю дохода в виде торговых пошлин и прочих отчислений. Особенно туго приходилось Англии – у нее для связи с окружающим миром попросту не было других путей, кроме морских…

Так что пиратов понемногу начали прижимать, и всерьез. Начали отлавливать повсюду, организованно и целеустремленно. Ганза, Тевтонский орден и датская королева создали объединенный флот, чьей задачей стала исключительно охота за пиратами. Готланд в конце концов после нескольких военных операций против него перестал существовать как пиратское торжище. Точно так же прибрежные города Висмар и Росток, до того долго следовавшие примеру Готланда, закрыли для пиратов свои порты и рынки. Впервые в истории торговые морские флотилии стали передвигаться под охраной военных кораблей. В Англии пиратство объявили «государственной изменой». Там же в 1536 году вышел закон о борьбе с морским разбоем. По подсчетам историков, в первые два года его действия пиратов было повешено больше, чем за предшествующие триста лет. Одним пиратам стали выдавать каперские свидетельства против других – чтобы сами уничтожали друг друга.

Одним словом, борьба против пиратов развернулась нешуточная и ожесточенная. Однако, как ни старались, полностью истребить эту заразу или хотя бы свести ее к минимуму никак не удавалось. Еще и оттого, что писаные законы иногда бывает очень трудно выполнять. Вот, скажем, английский король Генрих IV заключил с Францией и Испанией договор, по которому все три страны обязывались больше не принимать пиратов на службу в каперы, а, наоборот, беспощадно отлавливать и вешать. Незадача в том, что реально выполнять этот договор могли только Франция с Испанией, а у Англии просто-напросто не было достаточно сильного военного флота. И кончилось все тем, что английские пираты перестали нападать на французские и испанские корабли (появились большие шансы угодить на виселицу), зато переместились в английские воды, где вовсю грабили соотечественников, прекрасно зная, что ловить их просто некому…

И все же в конце концов пираты в Северном море и на Балтике почти полностью перевелись – остались лишь отдельные одиночки, этакие динозавры. Причины заключались не в писаных законах, морской охоте на корсаров и виселицах – они были опять-таки экономическими. Окончательно пиратство добило открытие Америки и испанские там завоевания. Главные морские торговые пути переместились в Атлантику. Морской разбой на Балтике и в Северном море перестал быть таким уж выгодным предприятием – а вот риск для пиратов возрос многократно.

Кстати, те же причины фактически прикончили и Ганзу. Во время своего расцвета в нее входили 85 городов, но потом осталось только три, а там Ганза тихонечко скончалась, что прошло почти незамеченным…

Оставшиеся пираты стали выживать кто как мог. Самые отчаянные попросту переместились в Атлантику. Самые осторожные плюнули на прежнее ремесло и тихонько доживали век на берегу. Самые упертые консерваторы продолжали орудовать на Балтике – все же торговое судоходство там не прекратилось полностью, и кое-чем поживиться было можно. Однако крепли государства и их военные флоты, «консерваторов» все чаще ловили и вешали, пока в XVII веке не истребили окончательно.

Один немаловажный нюанс: еще задолго до полного искоренения пиратства на Балтике там покончили с той самой давней традицией налетов на прибрежные города. А потому масса народу в самых разных странах, занятая исключительно этим ремеслом, осталась не у дел.

В том числе, как легко догадаться, и новгородцы. Однако смекалистый русский человек сплошь и рядом найдет выход там, где представитель другой нации окажется в тупике. А впрочем, если подумать, дело даже не в смекалке. Просто-напросто перед новгородцами открылись возможности, которых их былые иноплеменные собратья по пиратскому ремеслу были лишены по чисто техническим причинам. Точнее, по географическим.

Новгородские пираты просто-напросто открыли для себя другие пути, на которых можно было практически безнаказанно охотиться за добычей, недоступные для других наций.

И стали ими пользоваться со всем размахом…

Песня эта сочинена в XIX веке, когда и была особенно популярна:

Вот только во времена, которые я буду описывать – первые двести лет после татарского нашествия на Русь, – Волгу никак нельзя было назвать «русской» рекой. Скорее уж «татарской». Русским принадлежал лишь небольшой ее кусочек, а большую часть контролировали Казанское и Астраханское ханства, осколки Золотой Орды. Но сначала – о Новгороде. Не знаю уж, почему так вышло, но с уверенностью можно сказать: Новгород – единственный русский город, чья история до предела мифологизирована, мало того, романтизирована. Очень много писалось о Новгороде как оазисе средневековой демократии посреди окружающего моря разливанного тиранства. Якобы на знаменитое новгородское вече собирались все до единого жители (причем право голоса имел и самый последний замурзанный ремесленник) и демократическим голосованием выбирали городское «руководство», а также решали важнейшие дела «государственного строительства».

Вот только другие, достаточно серьезные исторические работы рисуют далеко не столь благостную картину: «Вече собиралось редко и только в исключительных случаях», «Богатые и сильные бояре были фактически хозяевами в Новгороде и правили им по своему усмотрению».

Это гораздо больше похоже на правду. Описанная ситуация как нельзя лучше соответствует нравам Средневековья. Именно так обстояло дело в тех итальянских городах-государствах, что не имели титулованного правителя и пышно звались «республиками» – на самом деле всем заправлял узкий круг тогдашних «олигархов», порой принадлежавших к одному-единственному богатому и влиятельному роду, как это было во Флоренции с семейством Медичи.