Смерть в осколках вазы мэбен - Виктория Платова

На остановке топтался высокий худой парень да стояла женщинав прозрачном плаще-дождевике с обычной набитой сумкой, которая аккуратнопристроилась у ее ног. Я вытащила сигареты и закурила, парень тут же оставилсозерцание трамвайных путей и двинулся ко мне.

— Не угостите?

Я глянула на мальчишечку. Худой, как и большинство в еговозрасте, прыщи на подбородке. Куртка фасонистая, но явно не по сезону, такуюлучше надевать в денек потеплее. Стоит, видно, долго, вон аж губы посинели. Япротянула ему пачку.

Он торопливо вытащил сигаретку, зачиркал спичками. Две илитри сломались, и я протянула ему свою зажигалку.

— Спасибо, большое спасибо, — проговорил он, жаднои торопливо затягиваясь.

— Давно стоишь? — поинтересовалась я.

— Почти полчаса. Как провалились все. Ни одиннадцатого,ни седьмого, ни тридцать первого.

Меня позабавили столь разные маршруты. Парню, надо полагать,было все равно, в какую сторону двигаться. Не то что мне хотелось поговорить,но почему бы и не переброситься парой слов.

— А тебе что, без разницы, на каком ехать?

— Да, мне любой подойдет. Я на Адмиралтейской выхожу. Атам уже на троллейбусе до Заречной.

— Понятно.

— А вы какой ждете?

— Меня только одиннадцатый устроит.

— Он часто ходит. Чаще всех, но, может, авария какая наветке, ни один не появился, пока я стою.

Я стала подумывать и о таком варианте. Аварии у насслучаются. Тогда трамваи пускают по другому маршруту, многострадальнымпассажирам приходится добираться как бог пошлет. Может, действительно двинутьсяк автобусной остановке? Не успела я до конца додумать эту благую мысль, каксзади послышались торопливые шаги и через секунду меня обхватили чьи-то цепкиеруки. Непроизвольно напрягшись, я с силой оттолкнула мужика от себя, пытаясьвырваться из цепких рук.

— Лидка! — орал кто-то, дыша смачнымперегаром. — Да не пихайся ты! Это же я!

Перестав сопротивляться, я с интересом уставилась на этого«знакомого». Черт, вот так встреча! Кто бы мог подумать! Герт! Своейсобственной небритой персоной явился неизвестно откуда и сейчас мял и тискалменя на трамвайной остановке. Парень, которого я угостила сигареткой, пыталсябыло что-то пробормотать в мою защиту, но небритый мужик только отмахнулся. Женщинав дождевике не сделала никаких попыток вмешаться в инцидент.

— Спокойно, — я посмотрела на парня, — всенормально, я его знаю.

— Еще бы, — ухмыльнулся Герт, — мы да-авнодруг друга знаем. И как!

— Перестань, Герт. Откуда ты, чертяка, свалился на моюголову?

— Представь, случайность. Такие совпадения бывают разна миллион, ну не на миллион, так раз на сто тысяч, точно! Я оказался здесьсовершенно случайно.

— Это я поняла. Дальше.

— А дальше я тебя увидел и, представь, сразу узнал. Тычего здесь мокнешь?

— Тебя дожидалась. И, представь, дождалась.

Герт хохотнул.

— Машина сломалась, — миролюбиво предположилон, — давай подвезу.

— Спасибо, Герт, но я могу и сама добраться. Вон,кажется, и трамвай идет.

— Да ладно тебе, поехали. Я тут пива хотел в ларькекупить. А знаешь что, — загорелся он, — поехали куда-нибудь посидим,я тебе такую примочку расскажу о «доссель-штрассе» — упадешь!

— О чем ты мне расскажешь?

— О путешествии. Темная ты, Лидка, ни фига не рубишь. Огастрольном туре по Германии, выражаясь твоим задолбанным газетным языком, могурассказать.

— Вы в Германию ездили?

— Дошло наконец? А я тебе про что целый час толкую.Пошли. Послушаешь меня, вопросики задашь, потом статейку тиснешь. С гонорарамне две банки пива. Только самого лучшего.

— А если моего гонорара не хватит тебе на пиво?

— Ладно, — Герт хохотнул, — из своего карманадобавлю. Пошли, что ли, чего ломаешься, как житный пряник.

— Почему «житный»? — Я уже догоняла Герта, которыйнаправился с платформы вниз, к стоящей на дороге новенькой «десятке».

— Не знаю, у меня батя всегда так говорил.

В машине пахло новой кожей, но еще больше табаком, перегароми каким-то жутким синтетическим средством. Странно, запах пропитывал все, но,похоже, не мой друг был его источником.

— Герт, — взмолилась я, — давай откроем окна.

— А что такое? — поинтересовался он, устраиваясьна сиденье и включая зажигание.

— Запах просто убойный, — призналась я.

— А, вот ты о чем. Это я Лопеса домой подвозил. Ну он,понимаешь, в зюзю. И чтобы жена ничего не заметила, он себе на башку вылилполфлакона одеколона.

— Жуть просто, — я поежилась. — Ты думаешь,что жена у него такая наивная и ничего не поймет?

— Поймет не поймет, а до утра точно трогать его небудет.

— Ладно, а где он такую мерзость взял?

— Да в ларьке каком-то купил по дороге.

— Слушай, если он был в зюзю, то, может, это вовсе и неодеколон, а какое-нибудь средство против тараканов или мышей? Больно уж запахтого… специфический.

Герт заржал так, что машина успела два раза вильнуть, покаон снова не выправил руль.

— Ну ты, подруга, даешь, — только и мог выговоритьон. — Хотя, хрен его знает, может, так оно и есть, Лопес чего только неотчудит.

За таким веселым разговором мы подъехали к бару «Амальгама».Здесь мне и предстояло пообщаться с Гертом.

Бар «Амальгама» был когда-то просто жуткой дырой, гдепроцветал подпольный карточный бизнес, собирались вышедшие в тираж проституткии спившиеся музыканты. В начале девяностых этот зловонный полуподвал сталприбежищем для наркоманов, которые здесь дешево могли купить любое зелье.Количество загнувшихся от вейвла (передозировки), а также количестворубилыциков (резавших себе вены) и мотальщиков (вешавшихся) превысило всемыслимые и немыслимые нормы на территории вышеупомянутого заведения, так чтодаже неповоротливое и толстозадое начальство района зашевелилось и повелелоименным указом «злокачественную опухоль на теле нашего района удалить». Врезультате «Амальгаму» закрыли, причем капитально и надолго, пока в девяностошестом не объявился ушлый мен и не вложил в полуподвальчик некоторый капитал. Витоге получился довольно приличный бар, где можно было культурно посидеть,выпить чего-нибудь и послушать молодые команды, которые хозяин охотно пускалпоиграть. Так что «Амальгама» ничем не напоминала теперь мрачное местечкопрошлых лет, которым окрестные домохозяйки пугали своих малолетних сорванцов.