Чужая тень - Константин Михайлович Симонов

Трубников (Ольге Александровне). А я думал, куда ты ушла? Потом решил: наверное, сюда. Но пока машину вызывал…

Марья Трофимовна (перебивая его). Чайку?

Трубников. Нет, спасибо. Пока машину вызывал, целый час провозился, опоздал.

Ольга Александровна. Да, ты опоздал.

Трубников. Что?

Ольга Александровна. Я говорю: да, ты опоздал. Я все рассказала. И мы здесь сидели и думали, как нам дальше поступать.

Трубников (высокомерно). То есть, что это значит: как вам дальше поступать?

Ольга Александровна. Как исправить то, что ты сделал.

Трубников (встав). Извините меня, Марья Трофимовна. И вы, Семен Никитич. (Ольге Александровне.) Может быть, мы продолжим наш с тобой разговор потом, дома?

Ольга Александровна. Нет, мы продолжим его сейчас, здесь.

Трубников. К сожалению, здесь он начался в мое отсутствие, пусть в мое отсутствие и продолжается.

Ольга Александровна. Напрасно ты уходишь. Если мы не продолжим его сегодня здесь, мы его продолжим завтра в институте.

Трубников (садясь). До сих пор не знал за тобой страсти к публичным объяснениям. Ну что ж, слушаю.

Марья Трофимовна. Может, все-таки чаю, Сергей Александрович?

Трубников. Оставьте меня с чаем! Я слушаю. (Ольге Александровне.) Я тебя слушаю.

Ольга Александровна. Мы с тобой каждый день говорили о наших микробах и о наших прививках, но сегодня я поняла: мы с тобой уже двадцать лет не говорили о наших взглядах на жизнь. Я боюсь, что нас ждут большие неожиданности — и тебя и меня.

Трубников. А если все-таки об этом не при посторонних?

Ольга Александровна. Мы сидим с тобой у людей, с которыми мы, двое, проработали всю свою жизнь. Они нам не посторонние.

Трубников. Хорошо. Я слушаю.

Ольга Александровна. Мне очень жаль, что здесь нет Григория Ивановича: он бы это сказал тебе, конечно, в десять раз лучше, чем я. Но скажу я. Ты поступил так, как не может и не должен поступать коммунист.

Трубников. В данном случае вопрос касается не моей партийной принадлежности, а моих научных трудов, не говоря уже о том, что ты не секретарь парткома, и я сейчас сижу не на партбюро.

Ольга Александровна. Да, мне жаль, что здесь нет Григория Ивановича. Но мне кажется, что именно сейчас, когда Григорий Иванович сидит там, заразив себя чумой, тебе должно быть особенно стыдно за то, что ты сделал! Сейчас, когда ты здесь, он там, а работа нашего института по дороге в Америку.

Трубников (вставая). Кажется, я все-таки напрасно остался.

Саватеев (выходя из своего угла, неожиданно). Нет, не напрасно, Сергей Александрович. Я тоже хочу вам кое-что сказать.

Трубников. Например?

Саватеев. Вы напрасно не посоветовались со мной, когда сначала отправили за границу вашу книгу, а потом отдали и технологию.

Трубников (с иронией). Мне как-то не пришло это в голову.

Саватеев. А почему? Я же работаю с вами двадцать шесть лет. Вы же сами меня называли своей «морской свинкой», своими «руками». Хорошо, пусть свинкой, пусть руками, но без рук-то ничего нельзя сделать: не без моих, так без других. Скажите мне, в вашей книге, в технологии, во всем, что вы делали, есть хоть какая-нибудь доля моей работы? Хоть сотая?

Трубников молчит.

Есть или нет? Ответьте мне.

Трубников. Есть.

Саватеев. Я поседел рядом с вами. Так как же вы не спросили меня, позволю ли я отдать эту свою сотую долю, долю, которую никакой силой, никакой химией не выделить из вашей работы? А я не позволю. Да что я о себе! А институт? Нас триста человек. Верните сначала нам наши три тысячи лет, которые мы потратили за десять лет этой работы. А потом мы еще все-таки подумаем, есть ли у вас право решать без нас.

Марья Трофимовна (резко вставая и выпрямляясь). Без нас, без нас! Заладили одно и то же, будто на нас свет клином сошелся. Позволим, не позволим! Весь народ ему не позволит! Советская власть! Правительство! Никто не позволит!

Саватеев. Об этом я уж и не говорю.

Марья Трофимовна. А ты говори!

Трубников. Вы сказали все, что хотели мне сказать?

Саватеев. Нет, не все, Сергей Александрович, я тебе должен сказать, как коммунист коммунисту. Я всегда говорил с тобой как твои руки, как твой лаборант, снизу вверх. Сейчас я хочу тебе сказать на равных, как коммунист коммунисту: ты поступил неверно, и ты должен это исправить сам. И сейчас же!

Трубников (в волнении прохаживаясь по комнате). Это что? Совет? Требование? Угроза? Может быть, вы мне популярно объясните?

Ольга Александровна. Ты должен вернуть технологию в наш институт. Вернуть ее государству. Вот и все!

Трубников. «Наш институт»! Но я пока еще директор вашего института, и хотя бы из соображений авторитета вашего института я не имею права ставить себя перед людьми в положение мальчишки. Я не далее, как сегодня передал технологию Окуневу. И что же, теперь я должен из-за ваших капризов брать ее обратно? Быть мальчишкой в его глазах?

Ольга Александровна. А кто такой Окунев? Три года назад ты сам мне говорил, что он выскочка, говорун, а не ученый!

Трубников. Кто бы он ни был, дело не в нем, а во мне.

Саватеев. Раз ошиблись, надо брать обратно.

Трубников. Закончим этот разговор. Помимо того, что он мне надоел, для вашего полного успокоения могу сказать вам, что Окунев обещал предварительно еще посоветоваться на эту тему в Москве. (Ольге Александровне.) Пойдем.

Саватеев. Москва — Москвой. Там тоже люди разные. А у нас свои головы на плечах!

Ольга Александровна. Ив конце концов нам-то это ближе. Мы-то чувствуем, что нельзя отправлять это. Почему тебе чьи-то советы дороже наших?

Саватеев. Сергей Александрович, нет человека в институте, которому бы был дороже ваш авторитет, чем мне, но технологию вы должны вернуть. Сами. Или…

Трубников. Что «или»?

Саватеев. Или мы, помимо вас, сделаем так, чтобы она вернулась в институт.

Трубников. Помимо меня?

Саватеев. Помимо вас.

Трубников. Интересно, каким это способом?

Саватеев. Есть много способов, Сергей Александрович. Все они нехороши только одним.

Трубников. Чем?

Саватеев. А тем, что если вы сами не вернете, в институте нельзя будет дальше работать ни вам с нами, ни нам с вами…

Трубников. Скатертью дорога!

Ольга Александровна. Сергей!

Трубников. А ты что, тоже намерена присоединиться к этой угрозе?

Ольга Александровна. Да.

Трубников. Боже мой, как все это отвратительно!

Ольга Александровна. Да.

Трубников. Что «да»? Что «да»? Мне отвратительны ваши разговоры — вот что «да». Хорошо. Я верну эту пресловутую технологию, только