Жаркой ночью в Москве... - Михаил Липскеров

Так об что я говорил?.. О коленке продавщицы Верочки из «Кулинарии», поставлявшей мне бычьи хвосты. Как-то я, находясь в приподнятом настроении оттого, что был спьяну, а спьяну я был потому, что был в приподнятом настроении, купил ей розу за четыре рубля и преподнес в дополнение к оплате трех бычьих хвостов по государственным расценкам. Она села на табуретку от удивления. У них в «Кулинарии» как-то не принято было розу. Они даже об этом не представляли. Чтобы женщине – розу. В которой никакой практической пользы. Разве что – замуж… Так она уже… Если бы винища принес, тогда понятно… А розу…

– Ой, – сказала Верочка. – Как в кино!

И, сбегав в подсобку, принесла початую бутылку «Имбирной»:

– Может быть, вы выпить хочете?

И сразу расплескала по двум пластиковым стаканчикам. Выпив, кокетливо занюхала розой и так же кокетливо сказала:

– Ой, я такая пьяная, такая пьяная… что… Ах, вы меня для этого напоили… – и ушла в подсобку, призывно оставив дверь открытой.

Ну, я туда и нырнул. Все-таки в приподнятом состоянии… Да еще и «Имбирная». Хотя у меня и в мыслях не было… Но раз так, то чего ж… В подсобке кушетка стояла… А коленки сдвинуты были… Ой, какие коленки… Красоты неописуемой… Мировая гармония была в этих коленках. Больше я их не видел. Я ж говорил, что у меня на спине нет глаз… Она кричала, как и положено. Я это дело знал… Чтобы женщина кричала… Да и она тоже знала… Что надо кричать… А то это даже неприлично: молчать, когда тебе – розу. Уважение надо оказать мущщине. А молча – это какое же уважение… Одна сплошная левая физиология… Вот она и кричала для уважения. Чтобы обозначить радость бытия в сношении с мужчиной, который ни с х*я ей розу принес. Как в кино. Кроме денег за бычьи хвосты.

А потом в подсобку вошел дряблый мужичок лет сорока и сказал, что это дело чирик стоит. Замужнюю женщину насиловать… «Молчи, сука…» А если еще и по согласию – тогда четвертак. За надругательство над его чувствами. «Молчи, сука, а то, сука…» И он взял со стола нож, которым азу рубят. А у меня ни четвертака, ни чирика не было. Откуда им быть, если я в приподнятом настроении был. Если бы были, то я бы его окончательно поднял. А было у меня четыре рубля, которых у меня уже не было, потому что я на них розу купил, и квинта – на бычьи хвосты. Мужик сосредоточенно подумал, потом забрал розу и квинту на бычьи хвосты и со словами «Смотри у меня» вышел из подсобки и «Кулинарии». А Верочка снова легла на кушетку. И собралась было раздвинуть коленки как у артистки Кистинской. Ах, что за коленки… Но я ее остановил. Уж больно красиво. Где-то я читал, что существуют три способа познания. Через голову, чувственным восприятием и созерцанием. И для русского человека главное – это созерцание. Вот он созерцает, созерцает… И опять созерцает, созерцает… И наступает у него понимание всего, просветление… Он душевно кончает. А физически кончать русскому человеку уже и не нужно… Потому что у русского человека душа всегда главнее его скакуна. И ему без надобности физически кончать. Но я-то только в душе русский. А так я даже по паспорту еврей. Поэтому от созерцания кинематографических коленок я кончить не мог. Только в молодости и во сне. Так что я вздохнул и посмотрел на Верочкины коленки.

– Вы не волнуйтесь, – сказала она, медленно раздвигая коленки, – я вам бычьи хвосты забесплатно отдам.

– А муж твой не явится? – на всякий случай спросил я.

– Да нет. Он уже свое получил. Купит «Российской» да под розу и выпьет. Его тоже пожалеть надо. Ему на зоне яйца отрезали. Малолетку силком взял. По пьяному делу. А когда вышел, я за него замуж вышла. Ребенку отец нужен. Да и куда ему идти… А мне же надо… Я же женщина… Раз вы мне розу…

И мы кончили душа в душу.

А потом я вышел из «Кулинарии». Около дверей стоял давешний мужичонка с розой в руке. Трезвый. На шее был галстук с неоторванной этикеткой. «Вот она где, моя квинта», – подумал я. Меня он не заметил.

А к чему это я все? Коленки… артистка Кистинская… еще о каких-то коленках я говорил… О!

Зубной врач Антонина Георгиевна. Замечательная коленка из-под белого халата. Если все время на нее смотреть, то никакой анестезии не надо. Но смотреть на нее было нельзя. Как смотреть на коленку, когда тебе – выше голову, шире рот… А потом уже не до чужих коленок было. Свои подкашивались.

Но позвонить надо. Сейчас глотнем и позвоним… Кугель – 1 зв. Макашины – 2 зв. Кудрина – 3 зв. Антонина Георгиевна (без боли) – звонок с левой стороны двери. «Стучать, пока не подойду. Иначе – нет дома. Оставьте свой телефон, я вам перестучу».

Это то (та, с коленкой), что мне нужно. Стучу. Стучу. Стучу. Нет коленки. Ору: 202-08-35! Чувак, который на улице орал про Арбат и продолжал орать, аж поперхнулся.

– Чего орешь? – спросил он снизу.

– А ты чего орешь? – спросил я сверху.

– Хочу – и ору, – ответил он снизу.

– Вот и я, хочу – и ору, – ответил я сверху.

– Тогда ори, – согласился он снизу.

– Тогда и ору, – согласился я сверху.

Ах, Арбат, мой Арбат…

202-08-35…

Ты – моя религия…

202-08-35…

О! Стучат… И звук такой, как будто стучат коленкой. Стук коленкой всегда можно отличить от стука локтем. Или, скажем, ухом. О стуке глазом я даже и не говорю. «Ой!» – значит стук глазом. А иногда такой тупой-тупой стук. Это Цекало Мартиросяновна, приходящая домработница, задом стучит. Потому что в руках у нее – продукты питания. «Путинка», «Парламент», «Белая лошадь»… Не будет же она «Лошадью» колотить.

Так что это она, владелица коленки моей ненаглядной Антонина Георгиевна…

Иду к двери, надеваю на лицо улыбку жгучей похоти, замешанной на детском целомудрии (улыбка, валящая тетенек достаточного времени проживания с ног прямо на кровать и ах что вы со мной делаете у меня дети взрослые а где вы детка моя видите здесь детей разве ЭТО напоминает вам о детстве какой большой грубая неприкрытая лесть и все это мне а кому же еще тут больше никого нет можно я ноги вам на плечи положу а то они устали видите так на правом бедре и вытатуировано они устали а поглубже нельзя ну не до такой же степени а то я слова сказать не могу и раз и раз подернем-подернем да ухнем ух ты ах ты все мы космонавты я зе плозира не так глуб… же-е-е-е нет все-таки не лесть это как же у меня так получается сразу и туда и туда орел ты Михаил Федорович давай давай давай еще одно последнее сказанье и тащи тянем-потянем вытащить не можем а мы и не торопимся сам выпадет а то две палки без антракта это в солдатских курилках только там у хороших рассказчиков и до шести доходило из второго дивизиона заходили послушать а сейчас куда один раз а к утру если повезет четвертый без второго и третьего а сейчас отдыхать да как тут отдохнешь когда в дверь грохочут), и открываю дверь.

А там Антонина Георгиевна стоит. У которой коленка была. У нее и сейчас коленка. Как две мои. А в правой руке, как две мои, – клещи. (А перед этим что было? Когда без знаков препинания? А это, Михаил Федорович, все ваши безудержные творческие фантазии, ваш эротический Оруэлл. А реальность – вот она. Безразмерные коленки и клещи.)