Королевство вандалов. Взлет и падение - Ганс-Иоахим Диснер

Итак, существовали чрезвычайно большие препятствия для признания вандальских государств де-факто, а уж тем более – де-юре. Это было связано с отсутствием баланса в соотношении сил и особенно с враждебным в большинстве случаев отношением провинциального населения к варварам. Поэтому определение Ферреро оказывается очень сомнительным. Суровость римской бюрократии и тяжесть налогового гнета склоняла лишь часть богатого населения на сторону германцев. Остальная же часть, являющаяся определяющей с точки зрения экономики и политики, тем решительней противодействовала проникновению варваров и понимала борьбу с ними в основном не как военную, а все же как политическую и идеологическую. Итак, новое господство необязательно принималось безоговорочно. На образ мысли оппозиционно настроенных подданных не могла соответствующим образом повлиять ни жестокость, ни ласка нового властелина. В государстве вандалов это будет отчетливо проявляться вплоть до конца V – начала VI века. Даже тогда церковные писатели, вроде Виктора из Виты и Фульгенция из Руспы, очень негативно отзывались о варварских правителях; они, конечно, «признавали» их де-факто, но тем не менее – со ссылкой на большую древность римской власти и на права византийского императора – отказывали им в подлинной легитимности. Конечно, для этих более поздних свидетелей злодеяния периода вторжения и образ действий вандалов были существеннее, чем политические соображения в узком смысле. В них все-таки неизменно теплилась мысль о реставрации.

Ход вандальского нашествия можно набросать несколькими мазками. Хотя варвары еще не до конца были убеждены в правильности африканского плана своего короля, они тем не менее охотно последовали за ним, после того как в 428 или 429 г. возникли новые военные осложнения со свевами и вестготами. Как показывают некоторые замечания писателей [74], оба этих народа скорее всего подстрекались к нападению равеннским правительством. Поначалу они не смогли оказать на вандалов сколь-нибудь сильного давления. Одна группа свевов, проникшая в начале 429 г. под руководством Гермигара через Бетику в провинцию Лузитания, потерпела поражение от Гейзериха под Эмеритой (Мерила); свевский вождь погиб. И все-таки Гейзерих теперь ускорил подготовку нашествия, осуществление которого могло быстрее всего избавить его от опасности стратегического окружения свевскими, вестготскими и западно-римскими войсками. В мае 429 г. король со всей массой вандалов и аланов, к которым присоединились отдельные иноплеменные группы, переправился из Юлии Традукта (Тарифа) в Африку [75]. В этом предприятии замечательную роль должен был сыграть вандальский флот, поначалу состоявший в основном из захваченных римских кораблей. Во всяком случае, вандальские переселенцы не отправились на кораблях в одну из центральных североафриканских гаваней; для этого флоту, пожалуй, не хватало мощности, а при использовании морских путей сообщения следовало считаться со штормами, мелями и внезапными нападениями. Таким образом, очевидно, имел место лишь довольно скромный морской переезд из Юлии Традукта в Тингис (Танжер), осуществленный, несомненно, с большим успехом. Ввиду технического несовершенства, которое – зачастую даже в отношении оружия – характерно для нападений племен эпохи Великого переселения, переезд в Марокко может уже сам по себе считаться действительно успешным предприятием. Очевидно, уже тогда Гейзерих показал себя умелым организатором, который смотря по обстоятельствам назначает способных руководителей. Прежде всего это относится, естественно, к марш-броску приблизительно на 2000 км от Тингиса к Карфагену, проведенному в кратчайшие сроки. Источники почти ничего не говорят об этом, однако факты безоговорочно позволяют сделать такой вывод. На этом марше, который, естественно, по возможности придерживался римской сети дорог и затронул ряд важных городов (Волубилис, Альтава [Ламорисьер, взятый между 14.8. и 1. 9. 429 г. ], Тасакора, Большой Порт, Картенна, Цезарея [Шершель], Икосий [Алжир], Ауция [Омаль], Ситифис [Сетиф], Цирта [Константина], Калама [Гельма], Тагаст [Сук Ахрас], Сикка Венерия [Эль Кеф], Тубурбо майус [Касбат]), речь шла о том, чтобы быстро и четко решить одновременно военные и организационные задачи. Около 15 000 воинов Гейзериха, по большей части кавалерийские формирования, лишь при временной поддержке флота должны были ускоренными темпами вести наступление в направлении Карфагена. Хотя они натолкнулись на римские войска только в восточной Мавритании или Нумидии, взятие городов все же представляло для них большие сложности. Они не везли с собой никаких осадных орудий и не имели ни малейших представлений об искусстве войны. Поэтому мы можем предположить, что в действительности они время от времени применяли определенные военные хитрости, как сообщает епископ поздневандальского периода Виктор из Виты :[76] они собирали население окрестностей и гнали его на города, чтобы продвигаться под прикрытием этого живого щита или же отравить местность вокруг укреплений трупами этих людей. Сходный образ действий засвидетельствован позднее у монголов Чингисхана. Наряду с этими наступательными задачами вандало-аланские воины должны были также обеспечивать безопасность собственного обоза, то есть эскортировать по меньшей мере 60 000 женщин, детей, рабов и перебежчиков вместе со скотом и транспортными средствами. О способе решения этой задачи нам ничего не известно. Я предполагаю, что по существу это предприятие тоже удалось, хотя и с достаточно высоким процентом потерь. Оказавшиеся из-за этого в убытке вандалы, разумеется, могли во всех отношениях возместить свои потери и в Нумидии или в проконсульской провинции. Как показывают некоторые проповеди Августина [77], без сомнения относящиеся к этому периоду, сразу же нашлось множество перебежчиков и коллаборационистов, которые не только радостно приветствовали смену политической власти, но и предавали в руки вандалов богатых и влиятельных граждан, которые затем выкупались за большие деньги. Рабы часто сбегали от своих хозяев и предавали их, надеясь получить свободу и благосостояние. По всей видимости, уже в первые годы этого вандальского нашествия прежний порядок ослаб или полностью исчез по всей Северной Африке: варвары, столь уступавшие в численном отношении, сумели употребить существовавшие в стране противоречия себе на пользу и достигли многих успехов, несомненно, скорее за счет демагогического использования социальных противоречий Северной Африки, чем благодаря своим военным достижениям. Конечно, на стороне вандалов наряду с многочисленными рабами и колонами сражалось и большинство донатистов и ариан, ожидавших от них прежде всего защиты, а также восстановления своего вероисповедания. Число «profiteurs de la guerre» (получивших выгоду от войны), о которых говорил еще П. Курсей [78], должно быть, было очень велико, в то время как количество стойких приверженцев Рима постоянно убывало.