Вандалы – оклеветанный народ - Вольфганг Акунов

Впервые о вандалах автор этих строк узнал из седьмого тома оранжевой детской энциклопедии советского образца, носившего название «Из истории человеческого общества». Сидя с моим одноклассником и другом Андреем Леонидовичем (тогда, в детстве, просто Андреем, без «Леонидовича») Баталовым по прозвищу «Бата» (позднейшие варианты: «пан Бата», «мракобес Бата» и, наконец, «Апостол») у него дома на Валовой улице близ станции метро «Павелецкая», и листая этот том, мы наткнулись в конце раздела «Античный мир» на драматического содержания черно-белую иллюстрацию, озаглавленную «Нашествие Гензериха на Рим (картина К. П. Брюллова)». В подписи под картинкой говорилось, что в 455 г. н. э. германцы-вандалы во главе со своим королем Гензерихом разграбили и разорили «Вечный Город» Рим. И в самом деле, на картинке валялись раненые и убитые римляне (все, как один — безоружные), свирепые дикие воины брали в полон девушек и женщин, тащили награбленную добычу, в том числе громадный семисвечник (попавший, как я узнал лишь впоследствии, в Рим из разграбленного римлянами Иерусалимского храма иудеев), на все это скорбно взирал христианский епископ (как я выяснил позднее — папа римский) в митре и с большим крестом в руке, а на заднем плане, в клубах дыма от горящих зданий, разорители Рима сбивали надписи и барельефы с триумфальной арки. Всем распоряжался бородатый всадник на вороном коне в шлеме с конским хвостом, увенчанным царской короной — грозный Гензерих (странное имя, подумалось мне, ведь «Гензерих» по-немецки значит «гусак»). Кое-что осталось мне, да и Андрею, непонятным — например, присутствие среди германских воинов-вандалов смуглых и даже просто чернокожих личностей в белых одеждах и бурнусах явно не германского, а африканского происхождения. Седьмой том детской энциклопедии ответа на возникшие вопросы не давал, однако заронил в мою детскую душу первое семечко интереса к вандалам. Но это так, к слову…

В конце XVIII в., через двенадцать столетий после, казалось, безвозвратной гибели древнегерманского племени вандалов, внезапно снова пробудилось воспоминание об этом, вроде бы, давно забытом «варварском» народе, игравшем на протяжении полутора столетий решающую роль на мировой арене, пришедшем из Скандинавии, жившем в Силезии, южной Германии, Бургундии, Испании, потрясшем весь тогдашний мир в его основах, завоевавшем североафриканский Карфаген и поставившем на край гибели «Империум Романум» — Римскую империю. Время, в которое пробудилось воспоминание о вандалах, было, что называется, лихое. Вся Франция была охвачена кровавой революцией, повсюду разрушались статуи, мощи святых выбрасывались из драгоценных рак в уличную грязь, вскрывались освященные традицией гробницы «христианнейших» монархов и осквернялись их бренные останки. Милая, сладостная Франция — древняя, культурная, цивилизованная христианская страна, погрузилась в пучину бесконечных разрушений и опустошений. Мерзость запустения царила везде и всюду. Повсеместно шло бессмысленное уничтожение культурных ценностей, не имеющее иной цели, кроме их уничтожения. Это безобразное явление, не столь уж новое в мировой истории, получило из уст одного из пропагандистов вызвавших его новых идей название, приведшее к возникновению совершенно нового, неизвестного ранее понятия. Аббат Анри Грегуар 31 августа 1794 г. выступил в революционном Конвенте с обширным «Докладом о разрушениях, творимых вандализмом, и средствах их предотвращении», призывая самым суровым образом пресекать уничтожение памятников искусства.

Человек, попытавшийся таким способом избавиться от духа слепого, бессмысленного разрушения, по иронии судьбы, принадлежал к числу революционеров, деятельность которых в немалой степени способствовала выпуску на волю этого злого духа. Аббат Анри Грегуар, римско-католический священнослужитель из Лотарингии — провинции, всегда служившей яблоком раздора между французами, романцами, и немцами, германцами — священник, подписал новую конституцию, голосовал за суд над королем Людовиком XVI Бурбоном (разжалованным революцией в «гражданина Луи Капета»), изрек вердикт, согласно которому история королей была лишь мартирологом подвластных им народов, а сами короли занимали в иерархии морального миропорядка то же место, которое занимали доисторические чудовища в иерархии живых организмов, и наговорил еще много революционного вздора. Можно сказать, что Грегуар, ставший впоследствии на некоторое время епископом города Блуа на Луаре, нередко оправдывал собой пословицу «язык мой — враг мой».

Из-за приведенных выше слов, сказанных им о королях, пламенный обличитель «вандализма» был, после возвращения Бурбонов в армейских обозах союзников по антинаполеоновской коалиции, в обескровленную Францию, лишен причастия и христианского погребения. Однако впервые сформулированное им понятие «вандализм» пережило своего изобретателя, сохранившись до наших дней. В то время как никто не говорит сегодня и не вспоминает о других «презренных варварах» — герулах, готах, ругиях и лангобардах, изобретенный Грегуаром удивительно живучий термин заставляет нас волей-неволей помнить и о тех вандалах, от этнонима которых был произведен. Поскольку очень и не очень образованные люди, интересующиеся историей, не устают исследовать вопрос, справедливо или же несправедливо аббат Грегуар наложил на память целого народа столь позорное клеймо. Исторические вандалы были германским племенем, переселившимся, подобно своим близким родственникам готам, на европейский материк из Скандинавии, осевшим на пол-тысячелетия в Силезии (получившей свое название от ветви вандалов, именуемой силингами), и мигрировавшим затем, по большей части, на юго-восток, пройдя всю Европу до Испании и завоевав оттуда Северную Африку. Не более того…

Когда аббат Грегуар составлял свой вызвавший столь серьезные последствия доклад, всему миру были уже хорошо известны ужасы разрушительной Французской революции. В Нанте революционеры связывали подлинных и воображаемых «врагов народа» парами и топили их в водах Луары (античного Лигера). В Провансе, в Лионе, в Аррасе творились не меньшие зверства. В Париже всего за четырнадцать дней с помощью новой «гуманной» машины для ускоренной, без лишних церемоний, рубки человеческих голов, изобретенной доктором Гильотеном и названной в его честь «гильотиной», отправили в небытие тысячу триста семьдесят шесть «недругов революции». На набережной Сены на больших сковородах для жарки рыбы «патриоты» жарили живьем, так сказать, в собственном соку, девиц-аристократок. Раздетые догола, изуродованные трупы швейцарских гвардейцев, убитых при обороне королевского Тюильрийского дворца от республиканцев, разлагались сутками без погребения, растерзанные птицами, обглоданные крысами и уличными псами, разжиревшими от людской плоти.