Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии - Ахмед Рашид

Афганистан находился в стадии практически полного распада, когда в 1994 году появился Талибан. Страна была разделена на удельные княжества полевых командиров, которые воевали, перебегали с одной стороны на другую и воевали снова в бесконечной череде союзов, измен и кровопролития. Состоящее по преимуществу из таджиков правительство президента Бурхануддина Раббани контролировало Кабул, его окрестности и северо-восток страны, а три западные провинции с центром в Герате подчинялись Исмаил Хану. На востоке три пуштунские провинции на границе с Пакистаном управлялись независимым советом (Шурой) моджахедов, размещавшимся в Джелалабаде. Небольшой район к югу и востоку от Кабула контролировался Гольбуддином Хекматьяром.

На севере узбекский полевой командир генерал Рашид Дустом правил шестью провинциями, и в январе 1994 года он изменил правительству Раббани и объединился с Хекматьяром, чтобы напасть на Кабул. В центральном Афганистане хазарейцы контролировали провинцию Бамиан. Южный Афганистан и Кандагар были поделены между множеством мелких полевых командиров из бывших моджахедов и главарей банд, которые грабили и разоряли народ по своему произволу. Поскольку племенная структура и экономика были разрушены, согласие между пуштунскими вождями отсутствовало, а Пакистан не желал оказывать дуррани такую же помощь, которую он давал Хекматьяру, южные пуштуны находились в состоянии войны всех против всех.

Даже международные благотворительные организации боялись работать в Кандагаре, потому что сам город был разделен между враждующими группировками. Их главари продавали пакистанским торговцам все, что можно, снимали телефонные провода и столбы, рубили деревья, продавали целые фабрики с их оборудованием и даже асфальтовые катки на металлолом. Бандиты захватывали дома и земельные участки, вышвыривали их владельцев вон и раздавали их своим сторонникам. Командиры творили произвол, похищали молодых девушек и мальчиков для удовлетворения своей похоти, грабили торговцев на базаре и устраивали побоища на улицах. Беженцы не только не возвращались из Пакистана, наоборот, новые потоки их устремились из Кандагара в Кветту.

Для могущественной мафии грузоперевозчиков, базировавшейся в Кветте и Кандагаре, такая ситуация была непереносимой. В 1993 году я ехал из Кветты в Кандагар и на протяжении 130 миль нас остановили более 20 различных банд, которые натягивали цепи поперек дороги и требовали плату за свободный проезд. Транспортная мафия, пытавшаяся открыть торговые пути между Кветтой, Ираном и недавно получившим независимость Туркменистаном, оказалась не в состоянии делать бизнес.

Для тех моджахедов, кто сражался против режима Наджибуллы, а потом вернулся домой или продолжил учиться в медресе Кветты или Кандагара, обстановка была особенно раздражающей. «Мы все были знакомы — Мулла Омар, Гаус, Мохаммад Раббани (не родственник президента Раббани) и я — поскольку все мы родом из провинции Урузган и воевали вместе, — говорил мулла Хасан. — Я ездил в Кветту и обратно, учился там в разных медресе, но когда мы собирались вместе, мы все время обсуждали страшную жизнь нашего народа под управлением этих бандитов. Мы разделяли одни и те же убеждения и хорошо ладили друг с другом, поэтому мы быстро пришли к решению, что надо что-то делать».

Мулла Мохаммад Гаус, одноглазый министр иностранных дел Талибана, говорил примерно о том же: «Мы долго сидели и обсуждали, как изменить это ужасное положение. Перед тем как начать, у нас было лишь самое общее представление о том, что нужно делать, и мы думали, что у нас ничего не выйдет, но мы трудились ради Аллаха, мы были его учениками. Мы столько го достигли потому, что Аллах помогал нам», — сказал Гаус.[15]

Другие группы моджахедов на юге обсуждали те же проблемы. «Многие люди искали решение. Я приехал из Калата в провинции Забуль (85 миль на север от Кандагара) и поступил в медресе, но дело было настолько плохо, что мы забросили учебу и вместе с друзьями проводили все время в разговорах о том, что нужно делать, — говорил мулла Мохаммад Аббас, ставший позднее министром здравоохранения в Кабуле. — Прежнему руководству моджахедов не удалось установить мир. Тогда я с группой друзей поехал в Герат на Шуру, которую созвал Исмаил Хан, но она не пришла ни к какому решению, а дела шли все хуже и хуже. Тогда мы приехали в Кандагар, поговорили с Муллой Омаром и присоединились к нему».

После долгих обсуждений эти разные, но глубоко озабоченные положением в стране люди выработали повестку дня, которая и теперь остается программой Талибана: восстановить мир, разоружить население, установить законы шариата и обеспечить единство и исламский характер Афганистана. Так как большинство из них учились в медресе, выбранное ими название было вполне естественным. Талиб — это ученик, студент, тот, кто ищет знания[16], в отличие от муллы, который дает знание. Выбрав такое имя, Талибан (множественное число от талиб) отделил себя от политиканства моджахедов и давал понять, что они — движение за очищение общества, а не партия для захвата власти.

Все, кто собрался вокруг Муллы Омара, были детьми джихада, глубоко разочарованными фракционной борьбой и бандитизмом, которому предались почитаемые ими в прошлом вожди моджахедов. Они видели себя теми, кто должен спасти и очистить общество от грязи партизанщины и коррупции, коррумпированных социальных структур, и вернуть его на путь истинного ислама. Многие из них родились в лагерях беженцев в Пакистане, учились в пакистанских медресе и узнали военное ремесло в партиях моджахедов, базировавшихся в Пакистане. Поэтому юные талибы плохо знали свою собственную страну, ее историю, но зато в медресе они услышали об идеальном исламском обществе, созданном Пророком Мухаммадом 1400 лет назад, — и именно его они хотели построить.

По словам некоторых талибов, Омар был выбран вождем не за свои политические или военные способности, а из-за благочестия и неуклонной приверженности исламу. «Мы выбрали Муллу Омара главой этого движения. Он был первым среди равных, и мы дали ему власть возглавить нас, а он дал нам силу и авторитет, чтобы решать проблемы народа», — сказал мулла Хасан. Сам Мулла Омар так объяснил пакистанскому журналисту Рахимулле Юсуфзаю: «Мы взялись за оружие, чтобы достичь целей афганского джихада, спасти наш народ от дальнейших страданий в руках так называемых моджахедов. Мы глубоко верим во Всемогущего Бога. Мы всегда помним об этом. Он может благословить нас на победу или низвергнуть в пучину поражения», — сказал Омар.[17]

Никто из глав государств не окружен сегодня такой завесой тайны, как Мулла Мохаммад Омар. Достигнув 39 лет, он ни разу не сфотографировался и не встречался с западными дипломатами или журналистами. Первая его встреча с сотрудником ООН состоялась в 1998 году, когда он беседовал со специальным представителем ООН Лахдаром Брахими, чтобы предотвратить грозившее Талибану военное нападение Ирана. Омар живет в Кандагаре и приезжал в столицу только дважды и весьма ненадолго. Простое собирание фактов о его жизни стало постоянным занятием для многих афганцев и западных дипломатов.