Черт из тихого омута - Галина Владимировна Романова

— Вы это непременно поймете, молодой человек, — пообещала ему женщина, когда они уже выходили из автобуса на автостанции города, в котором ему надлежало завершить свою бесславную карьеру. — Как только полюбите по-настоящему, так сразу…

— Что сразу?! — перебил он ее, начиная раздражаться от ее навязчивости.

— Так сразу же и обретете счастье!..

Их тут же разделила толпа встречающих, и больше Кирилл ее уже не видел. Но ее странное жизнелюбие и всепоглощающая вера в любовь засели у него в печенках и не давали покоя еще битых два часа. Он пытался проанализировать причину своего раздражения, которое граничило со странным беспокойством, и в конце концов пришел к ошеломляющему выводу, что он… завидует этой престарелой тетке! Завидует тому, что она способна радоваться такому мерзкому хмурому утру, что она во что-то еще верит, хотя прожила долгую и вряд ли легкую жизнь, и что она знает, что такое любовь. Кирилл — не знал…

Он был машиной для убийства. Профессионалом, не знающим страха и боли. Все, что когда-то им делалось, работало беспроигрышно. За это ему платили. Хорошо платили, щедро. Ему было все равно. Он не любил деньги, как не любил вообще ничего и никого. Даже дело, которому он отдавал всего себя, он не любил. Он просто умел его делать…

Человека, которого ему надлежало нейтрализовать, звали Азик. Почему-то Кириллу не нравилось слово «убрать» или «убить». Нейтрализовать… Всеобъемлюще и корректно. Так вот, этот Азик долго и настырно напрашивался на то, чтобы его нейтрализовали.

Имя Азик не было настоящим. Звали того типа как-то мудрено и труднопроизносимо. Азиком его прозвали за абсолютно азиатскую физиономию. Высокие скулы, пронзительные черные глаза и тонко очерченные, вишневой сочности губы. Смуглый, великолепно сложенный и до неприятного привлекательный. Настолько привлекательный, что бабы млели от одного его присутствия рядом. Кириллу рассказали очень много историй о соблазненных и брошенных Азиком. Были и трагические случаи.

Он был почти уверен, что в этом городе Азик тоже успел наследить. А посему свои поиски ему следует начинать с поиска обиженных им женщин. Таковые непременно найдутся. Кирилл был в этом уверен так же, как в том, что свое последнее дело он завершит безукоризненно.

— Оленька, можно узнать, что с тобой стряслось?

Супруг смотрел на нее с болью и состраданием, и от этого ей было гораздо хуже. Еще хуже, чем в тот момент, когда она…

Нет, об этом нельзя даже думать, не то что говорить вслух! Иначе она непременно взорвется и завизжит. Или, чего доброго, выбросится из окна. Нет, на это ее вряд ли хватит. Она слишком любит себя, слишком любит жизнь, чтобы позволить всяким форс-мажорным обстоятельствам превратить свое совершенное тело в бесформенную груду мяса и костей. Нет, такое не о ней и не для нее. Все, что она могла себе позволить, так это устроить разнос своему семейству в этот воскресный день.

Последний день октября… Чем же он был ознаменован? Не воскресным обедом — нет. И не милой безделицей, которую она всегда преподносила своей дочке в конце месяца, потому что та становилась еще на один месяц взрослее. Ничего этого не было. Были только боль и пустота, в которых ее скукожившаяся израненная любовь плавала, словно в ртути. Все стало вдруг серо-стального цвета и приобрело омерзительный металлический привкус. Все, все. Вся ее жизнь и все ее несбывшиеся надежды…

— Оленька, ответь мне! — Супруг зашел в их спальню, плотно закрыл дверь, щелкнув шпингалетом, и опустился перед ней на колени. — Что с тобой, родная? Ты второй день сама не своя. У тебя неприятности на службе?

Ольга смотрела на его склоненную к ее ногам голову и силилась вспомнить, почему же она именно его выбрала в мужья. Он был обычным. Не выдающимся, не хватающим звезд с неба, даже красавцем он не был. Все, чем он мог похвастаться, так это надежностью. Вот чего ей, наверное, не хватало в тот момент. Этим он ее и взял. Надежностью и незыблемостью. Ее супруг был словно утес, на котором она попыталась воздвигнуть свой собственный замок. Воздвигнуть-то она его воздвигла, но на этом все и закончилось. Ни любви, ни тепла не поселилось в том замке. Холод и пустота… Пустота и нелюбовь…

— Господи, как же мне больно, Саша! — прошептала Ольга чуть слышно, но он услышал и мгновенно насторожился. — Моей боли слишком много мне одной…

Слезы медленно скатились по ее щекам, тяжелыми каплями упали на его волосы и исчезли.

— Поделись со мной, родная… Тебе будет легче, вот увидишь! — он снова поднял к ней бледное лицо с переполненными состраданием глазами. — Мы же семья с тобой, ты помнишь? Я помогу тебе, вот увидишь!

Господи! Чем он мог помочь ей? Чем?! Его надежность и незыблемость здесь не помогут. Интеллигентность и обостренное чувство такта тоже бессильны. Чем тогда еще мог ей помочь любитель вишневого варенья без косточек…

— Оленька…

Супруг поднялся с колен и заходил по их спальне. От окна к стене, от стены к окну и обратно. Ольга сидела в уголке в старом мягком кресле, которое они с Сашей купили на рынке, когда еще только-только обзаводились мебелью. Куталась в байковую ночную рубашку, которую не снимала уже второй день и которую еще в пятницу утром так остро ненавидела, и наблюдала за метаниями супруга.

Он вдруг остановился и очень пронзительно посмотрел на нее. Так, словно пытался прочесть что-то, что сокрыто было от его глаз до сего времени.

— Я все знаю! — сказал он вдруг срывающимся на трагический шепот голосом.

— Что ты знаешь? — Ей стало интересно.

— Я все давно знаю!.. Про тебя и про него!.. — Он почти упал на краешек кровати, уперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях. — Я это почувствовал сразу. Я не мог этого не почувствовать, ведь я так люблю тебя!

— Я не понимаю… — осторожно начала Ольга.

— Да все ты понимаешь, милая, все! Хватит меня дурачить, в конце концов! Пощади меня хотя бы в этом! — Саша отнял ладони от лица и глухо проговорил: — Но я не отпущу тебя к нему, так и знай! Я буду бороться за тебя! Я хороший конструктор, Олька… Мне предлагают работу за границей. Предложили выехать всей семьей. Мы уедем, и ты все забудешь. Слышишь меня? Не молчи, Олька! Только не молчи. Я все выдержу, поверь. Только не твое отсутствие. Я не отдам ему тебя!..

— Успокойся, Саша! — Ей вдруг сделалось так жаль его, что она заставила себя слезть с кресла и, подойдя к кровати, обхватила его голову руками. — Успокойся, Саша… Тебе не с кем меня больше делить… Потому что… Потому что тот человек мертв…

— Как мертв?! — Саша поймал ее руки и сильно сжал ее ледяные ладони в своих. — Что ты говоришь? Он что, болел?

— Нет, наверное… Не знаю… — Ольга позволила ему усадить себя рядом с собой, не воспротивилась, когда он обнял ее и силой прижал к своему надежному и крепкому плечу. — Может, и болен он был… Скорее всего, на голову… Его убили, Сашка!

— Убили?! — эхом повторил он, и она почувствовала, как сильно напряглась его нога, о которую она опиралась левой рукой. — Как — убили?!