Классы наций. Феминистская критика нациостроительства - Елена Гапова

Календари, постеры, журналы с изображениями молодых женщин (а после глобальной гендерной перестройки – и мужчин) разной степени обнаженности, предназначенные для повседневного потребления, – феномен не новый. Журнал Playboy – самое известное свидетельство того, что тело, будучи превращено культурой в фетиш, является зрелищем, на которое многие хотят смотреть и за которое готовы платить. Особенностью последнего времени стало немыслимое ранее появление в таких изданиях людей, которые в принципе не зарабатывают на жизнь демонстрацией своего тела. С одной стороны, существуют некоммерческие проекты, чьи авторы стремятся при помощи «невозможного», шокирующего действия привлечь внимание к общественной проблеме. Так, к примеру, в известном календаре экологической организации Greenpeace публичное обнажение множества людей должно было усилить призыв к спасению дикой природы. С другой стороны, достаточно широко распространены коммерческие издания, обещающие показать публике «эксклюзив»: обнаженных спортсменов, персон медийного мира, артистов и других популярных людей, например «рыжую шпионку» Анну Чапман, – что говорит о зрителях не меньше, чем о модели. Когда в конце 1980-х актриса Наталья Негода (сыгравшая роль «маленькой Веры») снялась для журнала Playboy, это событие хотя и критиковалось моралистами, но воспринималось как свидетельство того, что советский народ наконец-то присоединился ко всему «цивилизованному человечеству». Такой же «национальной гордостью» объясняется ажиотаж, которым сопровождался первый советский конкурс красоты «Московская красавица».

Часть либерального сообщества и сегодня приветствует женское публичное обнажение, рассматривая его как свидетельство модернизации. Частично корни этого феномена можно отыскать в советских временах, когда откровенная сексуальность являлась способом выражения протеста против государственного контроля над личностью: «Сексуальная свобода входила в джентльменский набор человека, ненавидящего социализм», – писала когда-то Мария Арбатова[63]. Однако за последние десятилетия «стриптиз» откровенно встроился в процесс постсоветского классообразования, признаком которого был с самого начала (но мы об этом не знали). В рамках этого процесса состоятельные мужчины должны, пусть и метафорически, демонстрировать сексуальное потребление: это способ визуализации их статуса («я мужчина, поэтому могу позволить себе женщину»). Если, согласно мнению Игоря Кона[64], наше общество осуществляет сейчас сексуальную революцию, сходную с той, что произошла на Западе 40 лет назад, и переосмысливает сексуальность в перспективе власти, то разница состоит в том, что у нас этот процесс происходит не на фоне социального выравнивания, как в Америке в тот период, а наоборот, в процессе формирования новых социальных разделений и неравенств.

Возникший в этом социальном контексте календарь для В. Путина изготовлен в эстетике, которую принято именовать «порношик», то есть откровенно коммодифицированной медийной эротики. Некоторые феминистские теоретики рассматривают порношик как особый код, при помощи которого осуществляется раскрепощение женской сексуальности и сопротивление ее патриархатной модели[65]. В рамках данной модели женское тело понимается как предназначенное для мужского наслаждения, в то время как активное проявление собственного женского желания рассматривается как нарушение гендерной нормы и обычно купируется. Действительно, как очевидно из истории свободолюбивой Кармен, демонстративная сексуальность может быть выражением автономии и неподчинения структурному порядку. Помимо этого, некоторые культурные критики на Западе рассматривают жанр порно в русле популярной фантазийной эстетики и видят произошедшую в массовом сознании нормализацию порнографии частью современной «карнавализации» жизни[66].

В календаре со снимками студенток МГУ также можно видеть проявление бахтинианского – но не средневекового, а современного – карнавала. Именно поэтому, отвечая на него в своеобразном поэтическом марафоне, поэты Лев Оборин и Алексей Цветков вместе с тартуским филологом Романом Лейбовым прибегли к гротескной стилистике райка:

Сегодняшние карнавалы, в отличие от средневековых, которые были, согласно М. Бахтину, формой сопротивления, производятся массовой культурной индустрией в качестве товара. Даже если они бывают порождены гневом и фрустрацией в отношении «прекрасного нового мира», поздний капитализм в состоянии переварить и коммодифицировать почти любые практики сопротивления. Превратив их в товар, современный карнавал позволяет закупорить гнев в рамках игры, культурного выражения, наслаждения или стеба и не позволить ему перейти в политический протест. Идеолог французского 1968-го, философ Герберт Маркузе, назвал в своем «Одномерном человеке» такое эротическое освобождение на службе властного доминирования «репрессивной десублимацией»[68]. Он полагал, что современное общество именно потому так сильно озабочено сексом (говорит, пишет и думает о нем), что «машинерия власти» проникла «под кожу», в тело, которое более не принадлежит самому индивиду. Чтобы разобраться в том, каким образом «порнографическая» эстетика (как форма представления о прекрасном) связана с властью, сделаем краткое отступление – посмотрим в противоположную сторону, туда, где находится получатель эротического послания.

Танго, как известно, танцуют вдвоем, и для того, чтобы публичный акт «предложения себя» премьеру оказался возможен, для того, чтобы молодым женщинам (или тем, кто их вдохновил) пришла в голову подобная мысль, в коллективном воображении должен существовать образ лидера-как-мужчины, которому было бы уместно сделать подобный подарок. Такой акт нельзя представить не только в отношении Брежнева или Горбачева, когда это было невозможно в принципе, а не только по причине отсутствия у них «сексапила», – это трудно представить даже в отношении Ельцина, при котором уже было «можно все». Владимир Путин, обладая популярным мужским имиджем (в известной песне девушки мечтают о «таком, как Путин»), отличается в этом смысле от своих как советских, так и российских предшественников.