Я все помню - Уэнди Уокер

Чтобы справиться с тревогой, Дженни стала принимать лекарства. Пыталась глушить ее алкоголем, а потом марихуаной и таблетками. Препаратами, которые ей удавалось найти в ванных комнатах подруг, – всем, что можно было раздобыть. И продолжала принимать «Оксикодон» даже тогда, когда физическая боль прошла. Родители ничего не знали, удивительно, но такое случается сплошь и рядом. Они замечали, что у дочери появились новые друзья и подруги, видели, что она стала хуже учиться, но решили не устраивать по этому поводу сцен.

Непростительно, но врачи, отстаивавшие необходимость подобного лечения в случае с Дженни, да и любого другого, оказавшегося в сходной ситуации, к сожалению, не учли следующего. Независимо от того, записались ли фактические события в памяти и претерпели ли изменения эмоции в момент их сохранения в долгосрочной памяти под воздействием морфина, физические реакции человека в любом случае программируются в нашем мозгу. «Бензатрал» их не устраняет. На пальцах это можно объяснить примерно так: если вы обжигаетесь о горячую плиту, но потом вас искусственно заставляют об этом забыть, страх организма перед ожогами все равно остается. Только вот движущей силой его уже выступает не жар и не раскаленная докрасна горелка плиты. Он заявляет о себе когда заблагорассудится, и человек понятия не имеет, как его остановить. Именно по этой причине традиционные методы лечения ПТСР предполагают, что извлекать воспоминания из хранилища и вновь их переживать пациент должен в состоянии эмоционального покоя. Со временем взаимосвязь между эмоциями и фактическими воспоминаниями претерпевает изменения и теряет интенсивность, в результате воскрешение в памяти травмирующих событий становится не таким болезненным. Сами эмоциональные страдания тоже идут на убыль, хотя это, конечно же, очень трудная работа. Куда проще просто взять и уничтожить в памяти факты! Это примерно то же самое, что популярные в 1950-е годы вибрационные пояса, якобы сжигавшие жиры без всяких физических упражнений или диет. Никакую травму таблетками не вылечишь.

Об изнасиловании Дженни ничего не помнила, но в ее теле продолжал жить ужас. Физическая память и эмоциональные реакции, теперь запрограммированные в ее естестве, не могли восполнить собой образовавшуюся пустоту – для этого попросту не было подходящего набора фактов. Поэтому страх свободно разгуливал по телу девушки. И единственным осязаемым отголоском беды был шрам, оставшийся на том месте, где насильник ее пометил.

Теперь проще простого сказать, что ей нужно было обратиться за помощью. Но ведь эта девочка – подросток. И для ее мозга, детского и еще не возмужавшего, восемь месяцев оказалось «слишком долго».

Она пошла в ванную и открыла ящичек под раковиной. Затем взяла розовую одноразовую бритву. Используя маникюрный набор, выковыряла лезвия. После чего положила их на край раковины, ушла к себе в комнату, села на кровать и стала ждать.

Похоже, я несколько опережаю события. Позвольте мне вернуться немного назад.

Том Крамер жил в собственном аду. Чувство вины за то, что он не сумел защитить дочь, не покидало его ни днем, ни ночью.

Это не имело под собой никакого рационального обоснования. Мы не в состоянии контролировать детей ежесекундно двадцать четыре часа в сутки, и поэтому с ними случаются всякие неприятности. Такова реальность. За историю своего существования общество не раз переживало периоды, когда родители усиленно опекали своих чад. У меня такое ощущение, что в основе последнего из них лежало обилие информации, распространяемой по интернету. Что бы ни случилось – кого-то похитили, к кому-то приставал сексуальный маньяк, кто-то утонул в бассейне, получил травму, катаясь на санках, упал с велосипеда или удавился, – все тут же становилось известно родителям от Мэна до Нью-Мексико. И у них возникало ощущение, что подобных инцидентов становилось все больше и больше. Ширились кампании, посвященные безопасности, на телевидении изобиловали ролики, на рынок в рамках этой проблематики выбрасывались все новые товары, повсюду появлялись предостерегающие надписи. Грудничкам больше нельзя было спать на животике, школьникам ходить пешком в школу или в одиночку дожидаться автобуса на остановке. Мысль о том, чтобы моя мать когда-либо подвезла меня к остановке, а затем припарковала автомобиль и вместе со мной стала дожидаться автобуса, вызывала хохот. Когда я пацаном ходил в школу, она даже с постели не вставала. Но ведь точно так поступают и сейчас, не правда ли?

Все это не замедлило вызвать бурную реакцию, появилось движение «фри-рейндж»[1], зазвучали голоса, предупреждающие об опасности «тотального» контроля. С риска, которому подвергаются дети, предоставленные сами себе, акценты в спорах сместились в сторону вреда, наносимого тем, кого родители окружили тотальной опекой.

Но это всего лишь трескотня. Если кто-то на самом деле захочет обидеть ребенка, он найдет способ это сделать.

Летом после изнасилования Тома неотступно преследовала мысль о том, как найти насильника. Уехав с семьей на Блок-Айленд, он проводил время в поисках. Не виделся с друзьями. Не ходил в спортзал. Перестал смотреть телевизор. С восьми утра до шести вечера работал, но навязчивая мысль не отпускала его и в автосалоне. Там перед ним каждый день мелькали новые лица. Крэнстон – город небольшой, но в нем все же живут восемьдесят тысяч человек. Добавьте к этому и тот факт, что у компании «Салливан Лакшери Карз», выступавшей в роли его работодателя, в радиусе шестидесяти миль был всего один салон по продаже «Ягуаров» и «БМВ», и вы тут же поймете, что каждый новый день Том Крамер видел перед собой новые лица, и одно из них, по мнению отца Дженни, могло принадлежать насильнику.

Полиция сделала все от нее зависящее, конечно же, в рамках своих возможностей. Всех, кто присутствовал на той вечеринке, опросили. Юношей, в частности, вызвали в полицейский участок. Многие пришли вместе с адвокатами. Том хотел, чтобы их всех подвергли тщательному обследованию. Взяли образцы ДНК и кожи. Он желал, чтобы их автомобили обыскали в поисках шерстяной маски и перчаток. А заодно проверить, не сбрил ли кто-нибудь из них с тела волосы. Ничего этого, конечно же, сделано не было.

Соседей допросили тоже, и тех, кто в тот момент был дома, и тех, кто уезжал. У всех были алиби. Эти алиби подвергли проверке. В тот день двенадцатилетний соседский мальчик по имени Тедди Дункан в восемь сорок пять вышел погулять с собакой, любознательным биглем по кличке Месси (названным так в честь известного футболиста). Так вот этот бигль обнаружил в заборе дыру и сбежал, что вполне в характере представителей этой породы. Они роют лапами землю, охотятся и устраивают погони. По всей видимости, Тедди был в лесу незадолго до того, как изнасиловали Дженни. Но с учетом расположения дома взял далеко вправо, а не углубился в заросли. Потом мальчик вновь вышел на Джанипер-роуд и стал искать своего питомца уже на улице. Тедди вспомнил припаркованный автомобиль, показавшийся ему каким-то не таким. «Не такой» в его представлении означало, что машина не была навороченной, что это не был огромный внедорожник со спортивными наклейками сзади. С помощью Парсонса и фотографий из Гугла Тедди пришел к выводу, что это была модель «Хонда Сивик».