Стеклянный шар - Наталия Романова

– Здесь уютно, – ответил нелепым комплиментом Фролов. – Я один воспитываю сына, – без всякого перехода продолжил, заставив Лиду посмотреть на собеседника. – Оказалось, это довольно сложно…

– Его мать?.. – не хотелось произносить вслух страшную догадку, однако не она начала этот разговор.

– Нет-нет, с Мишель всё отлично, – натужно улыбнулся Фролов. – У нас был короткий, яркий роман. Знаете, как вспышка. Ослепление, мгновенное отрезвление. Мишель – увлекающаяся натура, склонная к театральности. Когда мы познакомились, Марселю не было года, отец неизвестен, мне, во всяком случае, неизвестен. Мы оформили отношения, ребёнка я усыновил. Через четыре месяца Мишель увлеклась Кузнецовым – это хоккеист из НХЛ, позже был теннисист и норвежский биатлонист, за этим она рванула в Европу. Или за теннисистом? – широкая улыбка продемонстрировала идеальные зубы Ивана… Ефремовича. – Марсель остался со мной, его мать единолично решила, что так будет лучше для всех. Мы, естественно, развелись, и, несмотря на то, что Мишель гражданка Франции, через год мне удалось лишить её родительских прав, поставив точку в нашей «вспышке». Время шло, я понятия не имел, как рассказать сыну о матери. Говорить о живой, цветущей женщине, что она умерла, язык не поворачивался, к тому же, не исключено, что однажды она приедет, вдруг вспомнив о ребёнке. Бывают отцы «полярники», «космонавты», о матерях не приходилось слышать. Марсель рос, иногда спрашивал о маме, скорее из интереса, почему у других детей есть мама, а у него нет. Приходилось находить отговорки: в командировке, у врача, в путешествии. Однажды надоело, сказал понятную для ребёнка четырёх лет правду. Удивительно, но он не расстроился, лишь уточнил, не уйдёт ли от нас тётя Лена – его няня. Елена Павловна по сей день работает гувернанткой, не знаю, как назвать должность. Бабушкой?

Лида внимательно слушала, иногда человеку необходимо выговориться. Может быть, оказавшись в непривычной обстановке, среди людей, с которыми жизнь больше не столкнёт никогда, сработал «эффект попутчика». Фролов выговаривался, зная, что сойдёт на ближайшей станции.

– Марсель – отличный парень. В начальной школе были небольшие проблемы. Прекрасная школа, педагогический состав, сильнейшая программа, но Марселю стало мало знаний, которые давали. Платная школа не гарантирует, что все потребности ребёнка смогут удовлетворить. Поступил в частную школу Англии, одну из самых престижных. Парень был счастлив, грезил новым опытом, знаниями, какой-то фантастической программой по математике. Накануне отлёта случилось… – Фролов взлохматил пятернёй густые высохшие волосы, отчего лежавшие в беспорядке пряди напомнили воронье гнездо. – Не знаю, что ему понадобилось в ящике моего стола. Он нашёл документы на усыновление, в тот же день сбежал из дома. С помощью волонтёров нашли быстро. Наверное, нужно было отпустить его в Англию, но я испугался. Понимаете? Испугался потерять контакт с сыном. Он был настолько зол и разочарован, что… Не представляю, что бы он надумал, оставшись один на один со своей обидой. Сто семидесятая школа показалась неплохой альтернативой. Да, она не частная, не элитарная, в столовой кормят сосисками с водянистым пюре, отвратительной пиццей, но программа по математике – сильнейшая. Марсель поступил легко, его взяли на резервное место. Официальные вступительные экзамены мы, естественно, пропустили. Илья Абрамович – директор школы – пошёл навстречу, позволил сдать отдельно. В некоторых случаях он делает исключение, речь не о деньгах, а исключительно о способностях ребёнка. Казалось бы, радуйся! Но, нет. В первый же день одноклассники увидели, как Марселя забирает машина с водителем, нашлись знающие, что его приняли в резерв – и клеймо «блатного» не отмыть. Водитель стал забирать его с фехтования, тренировки почти каждый день, от школы три остановки на автобусе, но… Эти гадёныши, – сквозь зубы продолжил Иван Ефремович, – не дают прохода Марселю. Достаётся за всё: за имя, телефон, одежду, отличные оценки, победы на олимпиадах. Он младше всех в классе! Физически – самый маленький. Всё, чего я хочу – забрать его из этого ада, а он… не хочет. Считает, что должен победить, убедить. Доказать, в первую очередь себе, что чего-то стоит в этой жизни. Дерётся, прогуливает уроки, ворует мелочёвку в магазинах, курит, пропускает тренировки, скрывает, когда разбивают очередной телефон или рвут одежду.

– А педагоги, родители? – опешила Лида. – Чудовищная ситуация.

– Классный руководитель делает всё, что может, у меня нет претензий. Марсель часто сам провоцирует одноклассников, не мне вставать в позу оскорблённой невинности. Учителя прощают его из-за способностей. Родители солидарны с детьми: Фролову всё сходит с рук из-за денег отца, их талантливые чада не побеждают на конкурсах и олимпиадах, потому что всё куплено. Лично мной, как понимаете, – он усмехнулся.

– Похоже на зависть.

– Понимаю. И Марсель понимает. Знаете, иногда я готов дать денег за его исключение, но боюсь, станет хуже. Просто не понимаю, что со всем этим делать. Вариант мне стать беднее, а ему тупее просьба не предлагать, – криво улыбнулся Иван Ефремович.

– Я и не предлагаю.

Лида по обыкновению устроилась в своей комнатке. Других вариантов не было. Всего в доме было три комнаты и кухня. Одну занимал дед, вторая всегда считалась Лидиной, а в третьей хранился непонятный хлам, которым не пользовались последние лет пятнадцать, однако дедушка считал каждый гвоздь, моток тесьмы или кусок резины неприкосновенной ценностью.

Короткое время замужества «кладовой», которая, по факту, была самой просторной и светлой комнатой, пользовалась Лида. После развода перебралась обратно – в маленькую комнатушку с одним окном, письменным столом, шкафом вдоль стены, двухъярусной кроватью и печкой, – самое отапливаемое помещение дачи. Уж очень холодной была большая комната, в прямом и переносном смысле.

Зимой в «детскую» перебирался дед, когда приезжала Лида, они спали в одной комнате, на двухъярусной кровати. Маленькое помещение быстро отапливалось, долго держало тепло. На остальное время дед устраивался в комнате, где раньше жил с погибшей супругой.

Сейчас в комнате детства Лиды, на втором этаже двухъярусной кровати, лежал Фролов Иван… Ефремович. Хозяйка же комнаты не находила себе места, ворочаясь с бока на бок, вздыхала, изо всех сил стараясь не шуметь, что со скрипучим матрасом было невозможно. До этого дня Лида не задумывалась о том, что кровать может издавать столько звуков одновременно. 

Лежала, уставившись наверх, и думала, что, должно быть, сошла с ума. Всё происходившее с момента, как она встретила Фролова у пешеходного перехода, до той минуты, когда дедушка отправился спать со словами «разберётесь тут сами», было очень, очень странным.

Лида не могла быть готовой к тому, что останется один на один с человеком из списка Форбс. Ни к тому, что он окажется из этого списка, ни к тому, что это будет мужчина, ни тем более, что мужчина этот такой привлекательный.

Иногда, что греха таить, Лида мечтала о том, как останется наедине с мужчиной. Он будет целовать её, оставляя след от лёгких, почти невесомых ласк по всему телу. Она – отвечать смелым порывом. Только в грёзах мужчина был… обыкновенный, а сама мечтательница не одета в ночную сорочку по колено из плотного трикотажа, с широкой оборкой по подолу, и в шерстяные носки. Были в её арсенале и соблазнительные неглиже, и очаровательные пижамы, только всё это оставалось в городе лежать на полках без дела. Дома Лида спала в футболках. На даче в простых сорочках, в любой момент можно выскочить на кухню или в уборную, без страха мелькнуть трусами перед дедушкой или соседями. Ночнушка – почти платье.