Предают только свои - Сергей Самаров

– Но я отчетливо видел, как Надир прислушивался к моему разговору.

– Это не есть факт, который можно подтвердить уликами или какими-то вещественными доказательствами. Это только предположение, которое ни один судья не будет воспринимать всерьез. Давай лучше подумаем, как нам выстроить линию объяснения со следователями.

– Давайте думать, товарищ капитан второго ранга…

– У тебя у самого есть какие-то соображения по этому поводу? – спросил Юшенков.

– Есть. Думаю, не следует сразу сообщать в прокуратуру о задержании Надира. Следует его сначала самостоятельно допросить. Может быть, даже с применением спецсредств.

– А если это ничего не даст? Тогда придется уменьшать население России на одного человека? Так ты думаешь?

– Я пока только один вариант предложил.

– Беда в том, что нам запретили проводить допросы без представителя прокуратуры и адвоката задержанного. А ты желаешь толкнуть меня на должностное преступление.

– Это, товарищ капитан второго ранга, еще не есть должностное преступление. Но я в любом случае считаю, что старший лейтенант Ласточкин для общества и для страны в целом, для нашей с вами страны, и для Сирии тоже, гораздо более полезный человек, чем этот Надир. К тому же у задержанного на руке и на плече следы от пользования автоматом.

– А если он и вправду только упал и, ударившись, наставил себе синяков?..

– У меня, товарищ капитан второго ранга, есть полная уверенность, что этот человек пытался подслушать мой разговор с генералом Трофимовым. И для меня это решающий фактор. А старшего лейтенанта Ласточкина мы всей группой не дадим в обиду. Будем его защищать даже с применением оружия. Ведь, по большому счету, это я отдал ему приказ стрелять по ногам. Иначе Надир просто убежал бы. Наш переводчик не мог за ним угнаться… Другие бойцы потом сумели бы, конечно, догнать беглеца, но тогда они, вероятно, вышли бы из зоны пляжа и могли бы попасть под обстрел на открытом месте. Я готов взять всю вину на себя. Ласточкин только приказ выполнял. А мои «волкодавы» своего командира не бросят. Они просто не позволят его арестовать. И я не завидую тем сирийским полицейским, что попытаются это сделать. Значит, ситуация чревата большущим международным скандалом. Он вам нужен?

Капитан второго ранга на какое-то время задумался, мрачно глядя себе под ноги. Может, просто подыскивал подходящие обстоятельствам слова, поскольку сам по роду своей службы всегда был человеком законопослушным, к тому же не слишком часто встречался с людьми из спецназа военной разведки, хотя слышал о них кое-что не слишком лестное с точки зрения юриста. А Павел Леонидович помимо военно-морского имел еще и юридическое образование. Но наконец, все осмыслив, Юшенков нашел нужные слова:

– Думаю, Алексей Терентьевич, что ты хороший командир, если берешь на себя вину своего бойца, и не удивляюсь, что твоя группа встанет за тебя горой, и даже с оружием в руках. Не за каждого командира бойцы так поднимутся, далеко не за каждого. Но не стоит впадать в крайности. Я же еще не отказал тебе в твоем предложении. Я еще раздумываю. Ищу варианты. Но сейчас, кажется, уже надумал. И вот что я надумал… Этого Надира мои офицеры передадут дознавателю, мы предварительно вызовем фельдшера, он осмотрит раны, даст задержанному таблетку обезболивающего препарата и воды, чтобы запить ее. А в воду я предварительно накапаю, как полагается, несколько капель препарата СП-117 – есть у меня такой. Пяти капель будет достаточно. Если накапать больше, допрашиваемый быстро заснет и забудет, что говорил, если вообще что-то сможет сказать. Даже протокол подписать, скорее всего, не успеет. Если больше пяти, но не больше десяти, он после допроса может сойти с ума. Тихо и спокойно перейти в состояние буйного помешательства. Если больше пятнадцати, он умрет сразу, как только выпьет воду, и мы ничего спросить не успеем. Значит, этот вариант отпадает. Будем использовать любой из предыдущих. Чтобы последствий не возникло. Если антидот не давать, он проснется с жутким состоянием абстинентного синдрома. После антидота тоже будет неважно себя ощущать, но забудет все, что говорил. В памяти будет не просто провал, а пропасть. Пугающая пропасть и обязательное чувство вины. Препарат надежный. Разрабатывался в психотропной лаборатории при КГБ СССР. Во времена КГБ на его применение требовалась санкция как минимум заместителя председателя Комитета. Сейчас санкции не требуется. Тем более здесь. В Сирии нам просто не у кого запрашивать такую санкцию. Не в местной же прокуратуре. Зато его показания судом учитываться не будут. Но мы их и представлять не будем…

Надира вели два офицера морской пехоты на десять метров впереди. На глазах Радиолова и Юшенкова все трое поднялись на крыльцо и вошли в широкие двери штаба базы, некогда бывшее зданием управления грузовым и торговым портом. Командир группы «волкодавов» и капитан второго ранга вошли следом. Навстречу Юшенкову сразу шагнул, словно дожидался его, дежурный по штабу старший лейтенант морской пехоты. Козырнул и лихо, почти по-гусарски, щелкнул каблуками. Только шпоры не зазвенели ввиду их отсутствия.

– Товарищ капитан второго ранга, я как раз звонок принимал, когда вас в окно увидел. Возьмите трубку. На дежурном столе, там, за стойкой…

– Кто? – коротко спросил Юшенков.

– Заместитель прокурора города.

– Еще не легче! Какого хрена этому старому козлу надо? Ты сказал ему, что меня видишь?

– Так точно. Сказал, что вы на подходе, уже около крыльца…

Юшенков коротко посмотрел на Радиолова, словно оправдываясь взглядом.

– Придется говорить… – шагнул за стойку, взял трубку и стал разговаривать на арабском языке.

Когда разговор завершился, он почти бросил трубку и сердито посмотрел на старшего лейтенанта морской пехоты, смущенно поправляющего на руке повязку дежурного.

– Что случилось, Павел Леонидович? – спросил Радиолов, словно почувствовал, что этот телефонный звонок имеет отношение к нему.

– В прокуратуре уже в курсе и стрельбы на пляже, и задержания господина Исрафилова. Это фамилия Надира. И машина за ним уже выехала… Мы просто не успеем провести допрос. После препарата, чтобы он начал действовать, необходимо подождать десять-пятнадцать минут. Потом можно часа четыре допрашивать. Но машина прокуратуры вот-вот прибудет. А в самой прокуратуре уже стоит машина «Скорой помощи», чтобы врач глянул на его ранения. Старлей… – обратился начальник отдела контрразведки базы к дежурному. – Распорядись, чтобы на КПП пропустили машину из прокуратуры и выделили сопровождающего до штаба и обратно до ворот, чтобы долго здесь не торчали. И отправь их в комнату дознавателя. Ему я сам позвоню.

– Есть, товарищ капитан второго ранга, сопроводить машину до штаба и обратно до ворот, – козырнул дежурный, вытягиваясь в струнку.

– Еще один момент, Павел Леонидович… – внезапно вспомнил Радиолов. – Мы уже к базе подъезжали, когда водитель сообщил, что нас преследует какая-то машина. Но на последнем перекрестке она повернула в сторону города. У меня нет уверенности, что за нами следили, тем не менее я допускаю такую возможность. Водитель в зеркало видел эту машину несколько раз. Старший лейтенант Ласточкин предложил преследователей обстрелять, я запретил, да уже и поздно было – они свернули в сторону. Есть предположение, что это сообщники Исрафилова. У них две возможности. Первая – они могут попытаться во время перевозки задержанного в прокуратуру отбить его силой. Вторая – просто расстреляют машину прокуратуры вместе с сопровождающими и с самим Исрафиловым. Но это все, как я понимаю, возможно только в том случае, если у них нет своих людей в прокуратуре. А если есть, бандиты могут пойти на риск и пока ничего не предпринять. Они уверены, что Надира сразу отпустят.