Запомни эту ночь - Берта Эллвуд

Мишель нахмурилась. Очевидно, чтобы сохранить лицо, ее муж сообщил об их примирении и умолчал о сделке на три месяца. Из-за него она потеряла работу, которая нравилась ей, и квартиру. Сколько бы ни убеждала она свою подругу, что по истечении трех месяцев она и на день здесь не задержится, та все равно бы ей не поверила.

— Я и понятия не имела о чувствах Мэтью, — с ноткой недоверчивости сказала она, когда ей наконец удалось вставить слово. — Думаю, ты заблуждаешься. Мы всегда были друзьями, только друзьями, — настойчиво повторила она.

— Я не заблуждаюсь. Мой старший братец влюбился в тебя еще когда мы гостили в усадьбе, но Филипп опередил его, а позже мы узнали, что ты согласилась выйти за него. Бедный старина Мэтью… Тогда по возвращении домой он пустился в дикий загул, но стоило тебе вернуться и сказать, что твой брак распался, как он сразу перестал встречаться с женщинами и дожидался твоего официального развода. Он считал, что было бы недостойно говорить тебе о своих чувствах, пока ты официально еще замужем.

— О Господи! — Мишель схватилась свободной рукой за голову. — Клянусь, я не знала. — Вот еще одна головная боль для нее. К Мэтью она относилась почти так же, как к своему родному брату. Ей невыносимо было думать, что она стала причиной его страданий, пусть и невольно.

Положив трубку, Мишель постаралась выкинуть из головы огорчивший ее разговор. Головной боли у нее и так хватает. Филипп куда-то исчез, исчезли и вещи из холла.

Она вспомнила о своих прекрасных новых нарядах, и они показались ей в высшей степени желанными, а отказ принять их, потому что они оплачены Филиппом, всего лишь детской выходкой. Костюм, в котором она прибыла в усадьбу, был уже в таком состоянии, будто она носила его год не снимая!

Мишель поднялась по великолепной лестнице, перила которой поддерживали опоры с искусно вырезанными гроздьями винограда и экзотическими птицами, стараясь не обращать внимания на сосущее чувство тревоги. Сочетание слов «спальня» и «Филипп» приводило ее в отчаяние.

Она обошла одну за другой все спальни, но нигде не обнаружила своих вещей. С бьющимся сердцем она приблизилась к хозяйской половине, спальня в которой и была немой свидетельницей ее позора в ту первую брачную ночь. Сделав глубокий вдох, чтобы унять сердцебиение, она открыла резную старинную дверь.

Ничего в этой красивой комнате с тех пор не изменилось. Высокие окна, смотревшие в сад, стены, затянутые великолепной парчой, в расцветке которой сочетались розовое с серебром, изящные стулья вокруг низкого антикварного столика, великолепно подходившего для интимного завтрака вдвоем. На кровать с пышным пологом она и смотреть не хотела.

Фирменные пакеты с покупками из бутика и ее дорожная сумка стояли посередине комнаты, а Филипп развешивал в нише гардероба свои костюмы. Он явно не собирался дать ей улизнуть от выполнения условия договора. Мог бы предоставить ей хоть одну или две ночи, чтобы прийти в себя!

Да, ни комната, ни Филипп не изменились. Зато изменилась она. Нет больше той бессловесной испуганной мышки, которая была не в состоянии выразить свои чувства. Глядя ему в затылок, Мишель сказала:

— Вижу, ты не собираешься предоставить мне отдельную комнату. Непродуманное решение. Никакой деликатности!

Широкие плечи под белой рубашкой напряглись. Он медленно обернулся, и она увидела, как мрачно сверкнули его глаза, когда он встретился с ней взглядом.

— А куда завела моя деликатность во время нашего медового месяца? Или ты забыла, как сжимала зубы, с отвращением терпя мои любовные ласки? Кем ты тогда меня выставила? Почти животным, которое удовлетворяет свою потребность, ничего не давая взамен! Мишель, — тон его изменился, голос стал звучать мягче, — я уговаривал себя, что надо сделать скидку на твое пуританское воспитание и неопытность. В конце концов, именно это отчасти и привлекало меня в тебе. Но после первой ночи ты не позволяла мне приблизиться к тебе. Поэтому я оставил тебя в покое… как ты и хотела. Сколько можно унижать мужское достоинство? Все, я исчерпал лимит.

Мишель виновато потупилась. Ей не приходило в голову взглянуть на события тех дней с другой стороны. Инстинктивно она тогда понимала, что сильно разочаровала его в ту ночь, когда от страха не могла ни расслабиться, ни ответить на его ласки. Тот же страх заставил ее инстинктивно отвергать его попытки приблизиться к ней в последующие два дня. Если бы он заговорил с ней тогда о любви, все могло бы быть иначе… Но, несмотря на все свои недостатки, Филипп был неспособен на ложь…

— Предлагаю оставить эту тему, — сухо предложил Филипп. — Может, ты распакуешь свои вещи, а я тем временем поищу внизу что-нибудь для ланча.

Он вышел, плотно закрыв за собой дверь, и, что бы Мишель при этом ни думала, она почувствовала себя как человек, лишившийся в жизни самого дорогого.

* * *

После душа в роскошной ванной комнате, отделанной зеленым мрамором, и ароматного крема, которым она намазалась от шеи до ног, тело ее словно заново родилось. Трудность теперь состояла в том, чтобы выбрать себе подходящий наряд из огромной коллекции потрясающе дорогой одежды, на покупке которой настоял Филипп.

Все выглядело восхитительным. Мишель остановилась на белых кружевных трусиках, широких шелковых брюках темно-желтого цвета и такого же цвета обтягивающем топе, оставлявшем голыми ее руки и большую часть спины, собственно поэтому она и не надела бюстгальтера. Свои слегка вьющиеся волосы она оставила распущенными. Чуть-чуть тронув губной помадой рот и тушью ресницы, она решила, что готова спуститься вниз. Думать о предстоящей ночи не хотелось, но она готовилась к тому, чтобы изловчиться и увильнуть от выполнения своей части заключенного договора.

Постояв минуту в прохладном холле, Мишель направилась в сторону буфетной. Филипп открывал в это время бутылку белого вина, а на кухонном столе она увидела огромный поднос, заставленный тарелками, приборами, бокалами и салатниками.

Гордый, высокомерный Филипп Бессон, хозяин несметных владений в Луизиане, хлопочет на кухне?! Кому рассказать, не поверят!

— Вот это да! Ни за что бы не поверила, если бы сама не увидела, — с изумленным видом протянула она, стоя в проеме двери. Вид мужа, занятого таким необычным для него делом, почему-то наполнил ее теплым чувством.

Он взглянул на нее из-под густых черных ресниц.

— Сам удивляюсь, — признался он и широко улыбнулся.

От его обезоруживающей улыбки растаяло бы любое женское сердце, подумала Мишель в свое оправдание, потому что именно это и происходило с ее собственным сердцем.

Филипп выпрямился, поставил запотевшую бутылку на переполненный поднос и, приподняв бровь, застыл в молчаливом восхищении. Прислонившись бедром к краю стола, он стал неторопливо разглядывать ее от кончиков пальцев ног, обутых в невесомые босоножки, потом выше, выше, пока не встретился с ней глазами.

— Я оказался прав, что настоял на этом наряде. — Голос его звучал низко и возбуждающе. — А ты была готова швырнуть его в лицо той несчастной женщине вместе со всем остальным. Это в твоем стиле. У тебя красивая грудь. Правильно сделала, что не стянула ее лифчиком.