Одноклассники бывшими не бывают - Ашира Хаан

— О, а Синаева приехала, хотя у нее тоже жопа с дом. Но есть оправдание. Иванова тоже мне сказала, что не приедет. Видела ее на фотках? Время не пощадило. Такая, знаешь, тетка нашего детства, так и ждешь, что за поломанную сирень влетит.

— А что, все кто не приехал — стесняются? — хмуро уточнила я.

То есть, все эти годы про меня думали и говорили вот такое же?

— Ну а как еще? Это ж только на словах все такие — ах, к чему вспоминать наши детские обиды! А в реальности все отлично помнят. Особенно хорошо помнят те, кого травили. Зато те, кто травил — они самые светлые человечки.

Ее мысли были таким неприятным отражением моих, что я поежилась. Грубым, темным. Но похожим. И мне совсем не хотелось с ней соглашаться, хотя говорила она вроде бы правильные вещи.

Просто… мерзко.

— Илюха-грязнуха тоже тут? Никогда не ходил на наши встречи, как и ты, а тут, смотрю, на юбилей выманились.

— Да, тут.

У Ильи в старших классах действительно было такое прозвище. Как-то в школьном походе он отказался идти с парнями в деревенскую баню, сказав, что вполне помоется и в ледяной речке, только в одиночестве. С тех пор и прилипло. Нечего отрываться от коллектива.

— Меня после школы на свидание тоже как-то звал. Но я не Варька, я его прямым текстом послала. Представляешь, рассказывала бы потом, что гуляла с Илюхой-грязнухой! Да меня бы все наши оборжали. Докатилась.

— Ну не знаю… — я постаралась сделать равнодушный вид, хотя неловкость и стыд ошпарили изнутри. Теперь я точно знала, что она будет говорить про меня после этой встречи, если увидит, как Соболев со мной воркует. — Он сейчас такой красавчик стал, особенно на фоне остальных…

Наташка поправила роскошное декольте своего сверкающего платья, перекинула длинный хвост темных волос с одного плеча на другое и кокетливо заметила:

— Да, Рикита же не постеснялась с Протасовым. Может и мне замутить?

— С Протасовым? — непонимающе переспросила я.

— Да нет же, — она засмеялась. — С Илюхой! Раз ты говоришь, он теперь огонь.

Я будто ударилась лицом о бетонную стену. Глубоко втянула носом воздух с запахом табачного дыма и закашлялась.

* * *

Наташка как будто не заметила моей реакции. Или и вправду не заметила? Она всегда была немного эгоисткой, но в детстве такие вещи не критичны. Это потом они оплетают бывших друзей как щупальца спрута, так что до живого человека и не дотянуться.

— Ну а когда еще карнавалить, Рит? — спросила она с вызовом, будто я возражала. — Последняя наша молодость уходит!

— Не знаю, вон ВОЗ продлила возраст молодости до сорока четырех лет. Может, рано прощаться? — попыталась я отшутиться.

— Кому мы в сорок четыре нужны будем, Рит? Сейчас надо зажигать! Муж с одноклассниками на пятнадцатилетие выпуска тупо сауну сняли на всех. Чего туда-сюда мотаться? Все, кто в школе и после не успел — там воплотили свои мечты. Зато больше никаких сожалений.

— Погоди, муж? Ты замужем? И он спокойно это тебе рассказывает? — вот на этом месте я просто охренела.

Кажется, тут не я буду самой отвязной зажигалкой. Теряю позиции, пора что-то с этим делать.

— Он меня уверял, что у них в классе все бабы страшные, а выпускники детского садика, где он встретил первую любовь, почему-то не собираются. А он, может, до сих пор в самые ответственные моменты фантазирует про ее красные лаковые туфельки.

— И ты веришь?

— Ой, Ритуль, мне пофигу! — скривилась Наташка. — Главное, чтоб его отпустило. А то у некоторых крышечку лет через тридцать сносит, на пороге пенсии. Уже пора к похоронным костюмам присматриваться, а они бегут жениться на той, с кем на теплоходе целовались во время Последнего Звонка. Для того и нужны эти встречи. Пока еще мы можем видеть друг друга прежними, какими нас больше уже никто никогда не увидит.

Последние ее слова прозвучали так пронзительно и тревожно, что я поежилась, несмотря на то, что воздух был теплым, почти летним.

Это правда.

Самая правдивая правда.

Одноклассники помнят меня плохо одетой мямлей в очках, но они же помнят меня в самом соку, в обтягивающем серебристом платье на выпускном, под которым не было лифчика, потому что грудь стояла и так.

Я тогда как раз прочитала в журнале про тест с карандашом, который надо было совать под грудь, чтобы проверить, отвисла она уже или нет.

И как я ни совала, не получалось этот карандаш никак прижать. Неужели это вообще возможно? Так я тогда думала.

Сейчас об этом смешно вспоминать. Даже бывший уже муж не помнит меня такой.

А вон те люди, бухающие в тридцать третьем кабинете — да!

— Пойдем, — Наташка наконец накурилась. Или соскучилась в моей компании. — Я в туалет по дороге заскочу только. Теперь там двери запираются, прикинь? Нынешняя молодежь пороху не нюхала.

Да, в наши времена были только перегородки между унитазами. А в других школах, бывало, обходились и без них. Зато теперь не надо стоять на стреме, повернувшись спиной, пока там подружка занимается своими делами.

Можно просто пойти домой.

Действительно уже линять. Всколыхнула болотце, наступила всем на хвосты, покрасовалась, поплакала, пощекотала себе сердечко переглядками с Ильей — и хватит. Сейчас игры пойдут по-взрослому: в раздевалках и пустых кабинетах, профессионально, как умеют такие, как Наташка. А я не умею, я двенадцать лет замужем была, уже не помню толком, как флиртуют.

Надо заново учиться. А то я после мужа встретилась только с его другом, который весь наш брак строил мне глазки и еще с одним старым поклонником. Ни там, ни там ничего толком не вышло.

Только пробегусь в последний раз по школе — и ускользну как дисциплинированная Золушка, которая следила за временем и не разбрасывалась обувью.

Здесь висел телефон-автомат. Сначала с диском, потом поменяли на кнопочный, а мы, те, кто ходил на информатику, в интернете нашли способ как взламывать такие автоматы и звонить бесплатно. Это работало!

Дальше по коридору была библиотека, где я пряталась от одноклассников, когда у них были особенно «злые» дни. Увы, среди тех, кто дразнил меня, были и заучки, поэтому скрыться от них не получалось. Но в тихом читальном зале соблюдалось перемирие.

Еще дальше — медицинские кабинеты. От зубного всегда пахло дезинфекцией и страхом. На профилактические осмотры нас приглашали группами прямо с уроков, и идти по лестнице вниз на казнь было страшнее, чем три минуты посидеть в кресле с открытым ртом, получить свое обычное: «Здорова» и вприпрыжку вернуться на ненавистную — обожаемую в этот момент! — алгебру. С прививками так легко не прокатывало, их делали всем.

Сейчас в коридоре почему-то не пахло этим медицинским ужасом. Может быть, мы тогда его больше придумывали, чем ощущали?