Офицер разведки - Владимир Геннадьевич Поселягин

Начальник Особого отдела не нашел ничего умнее, чем направить ко мне зама, подполковника, чтобы надавить. Тот за сутки, пока я отсыпался и обустраивался, нашел нужную информацию и, когда меня вызвали к особистам, при трех офицерах (сюда и член Военного Совета заглянул, любопытничал) начал меня шантажировать. Так и сказал, если не будет работы, мой сын пострадает. Больше подполковник ничего сказать не успел, в моей руке появился «вальтер», и грохнул выстрел. Тот зашатался, держась за грудь, из которой толчками текла кровь, и упал, невольно прислонившись к стене, а я, подойдя, хладнокровно выстрелил ему в голову, забрызгав содержимым черепной коробки стену, после чего, осмотрев шокированных свидетелей, поигрывая пистолетом, сказал:

– Никто не посмеет шантажировать меня сыном, с каждым будет так же, как с этим ублюдком.

Сопротивления я не оказал, положил пистолет на стол и отошел. Разоружили меня бойцы комендантской роты, дальше после ареста трибунал. Уже на следующий день – приговор. Звания и наград снова лишили. Погоны сорвали, а наград не нашли, как и документы на них. Ну, я уже научен опытом. Ха, снова, как только стал капитаном, и трибунал – подозрительная тенденция. Удивило, что не вышку дали, я-то уже готовился на рывок уйти. Впрочем, и сидеть десять лет не собирался. Однако тут был сделан финт ушами. Меня вот вывели из камеры и в машину, дальше полевой лагерь, тут были офицеры, попавшие под трибунал. Почти сотня набиралась. Многие, как и я, лагеря получили. Смертные приговоры, если кому и были, уже приведены в исполнение, так что тут те, у кого сроки. В общем, одиннадцатого ноября вечером нас выстроили, и военюрист, при свете двух фонарей на столбах, зачитал постановление Генштаба тем, кто получили срок в десять лет и меньше, принудительно заменить лагеря штрафбатом. Не я один зло сплюнул. Не порадовали. Хм, что-то больно вовремя этот приказ, подозрительно, я даже до Воркутлага не доехал. Направление у меня туда было. Решил, что свалю по пути, все равно Горький не миновать, будем проезжать, сойду без разрешения, так сказать, сына на руки и сваливаю. Пока не знаю куда, вокруг сражения и войны, но я английский хорошо знаю, определюсь.

– Вот скоты, как под руку решение это, – сказал я соседу, бывшему майору, командиру гаубичного дивизиона, что потерял свой дивизион. Ошибка чужая, но его сделали крайним. Я пояснил: – Я собирался утечь, пока перевозят на Север.

– Странно это все, – проговорил тот. – Тебя, Герман, вообще шлепнуть должны были за убийство особиста. Десять лет – это ниже минимума, что ты должен получить.

– Вот и я думаю, что это все неспроста.

– Сам где думал устроиться?

– Не знаю, Казахстан, может, в Китай уйду. Подальше от войны…

Строй обсуждал то, что сказал военюрист… Нам дали на это время, но тут охрана пробежалась, и мы замолчали, вот и известили нас, что нашу группу направляют на пополнение одного из штрафбатов Второго Украинского фронта. Он как раз недавно из боя, понесли большие потери.

– Повоюем, – вздохнул сосед.

– Не знаю. Может, и утеку, не решил еще.

– Бросишь своих? – как-то с неприязнью удивился сосед.

– Понятие «свои» у меня потерялось после первого трибунала. Так что да, легко брошу, если ты это имеешь в виду.

Я на самом деле был в сильном сомнении. Амулеты защиты, конечно, есть, но очередь пулеметную или из ПП тот долго не держит, как и разрыв снаряда рядом или гранаты, держит что-то одно. Или менять амулет надо, благо еще два в запасе, пусть третий и слабее, или накопители. Хорошо, еще накопители есть, небольшой запас, однако все же заимел, что радует. Так что я действительно размышлял, колебался. И явно склонялся не в пользу штрафбата. Да пошли они все. Я еще и того полковника из разведотделения и члена Военного Совета найду и шлепну. Это все из-за них. Все, решено, как все успокоится, ухожу. Соседу говорить не стал, не вызывал тот у меня доверия, прилип именно ко мне. Наконец перекличка закончилась, и нас, построив, повели, к воротам, а там за территорию лагеря. Конвойные по бокам, с оружием в руках, внимательно все отслеживали. Вели нас к железнодорожной станции, она тут недалеко. Подходящее место было, темное, если отбежать, там овраг, я было дернулся, но ноги заплелись, мне подставили подножку, да еще навалились сверху, и знакомый голос майора прошептал зло:

– Нет, сволочь. Заслужил штрафбат, вот и пройдешь его.

Конвойный остановился рядом и велел подниматься. Майор сказал, что споткнулся и случайно сбил меня с ног. Он же и хотел мне помочь подняться. Отбив его руку в сторону, я сам встал, отряхиваясь, – снег выпал, да и мелкий начал идти. И двинул дальше, а майор, или кто он там, уже не уверен, не отставал. Как цербер, следовал за мной, отслеживая каждый шаг. Я споткнулся и навалился на него, быстро сделал шаг назад и скрылся в колонне остальных заключенных, а «майор» стоял и шатался. Нож в печень, это смертельно. Это сразу заметили и подбежали, нас остановили и, светя фонариками, начали обыскивать, поскольку то, что у «майора» ножевая рана, уже заметили. Да, а это еще и проверка была, показала, что все не так и просто. Обыск начали с меня. Это не звоночек, а колокольный набат. Впрочем, майор оказался еще жив и указал на того, кто его подрезал. Однако меня даже раздели до исподнего, но не нашли ни следов крови, ни ножа. Даже обочину и поле на дальность броска обыскали. Мы медленно замерзали, притаптываясь на месте, а они продолжали шмон. Наконец от станции прибежал офицер и погнал нас дальше. А меня выдернули и увели в сторону. Это было какое-то помещение в управлении станции. Посадили на табуретку, единственный источник света – керосиновая лампа на столе, и севший за стол полковник, не знаю его, вздохнул и спросил:

– Зачем ты убил капитана Кривошеина?

– Это кто?

– Тот майор-гаубичник.

– Подставной? Так я и думал. Глупый вопрос, даже отвечать не буду.

– Он не дал тебе на рывок уйти, за это отомстил? Почему не хочешь реабилитироваться в штрафбате?

– Подсчитал, что шансов выжить у меня немного. Не люблю рисковать. Сколько мне дадут еще за этого майора? Вы ведь собрались его ко мне пристегнуть?

– Это вышка. Ты понимаешь, что под расстрельной статьей ходишь?

– Тут как нельзя кстати поговорка: что ни делается, все к лучшему.

– М-да, склонен согласиться с врачом, что тебя осматривал. У тебя действительно психические отклонения.

– Психологические. А ответ прост: у меня отсутствует чувство страха. Это