Самая большая подводная лодка в мире - Андре-Марсель Адамек

Остаток ночи он провел, возвращая кремальеру в первоначальное состояние и привинчивая обратно листовое железо. Дверь была надежно заблокирована. Сиум мог вернуться на свой лежак и заснуть спокойно.

Так как этим вечером не обслуживали, дел на кухне для Тона нашлось не слишком много: нужно было только прополоскать стаканы, несколько подносов, розетки из-под арахиса.

Он сам закрыл заведение немногим позже четырех часов, когда понял, что Гулетта не в состоянии занять свой пост.

Она пришла к нему на кухню в тот момент, когда он только принялся за работу.

— Не стоит, Капитан. Больше незачем мыть посуду. Можно все оставить, завтра я не откроюсь.

— Это так серьезно?

— Они отвергли все мои счета, подняли документацию за три последних года. Они требуют с меня целое состояние. Я никогда не смогу все это оплатить.

— Но они же не могут просто так выбросить вас на улицу!

— Думаю, могут.

— Нужно защищаться, хозяйка.

— Не называйте меня хозяйкой…

— Простоя не люблю звать вас Гулетта. Не в обиду будь сказано, мне кажется, это имя вам не очень идет.

— Тогда зовите меня Хлоя, это мое прежнее имя.

— Послушайте, Хлоя, нельзя позволять себе идти ко дну без борьбы. Обязательно должен быть способ помешать этим жадным стервятникам. Вам нужно навести справки.

— Если я найму адвоката, я разорюсь вдвойне.

— Я вовсе не об адвокате подумал. Вы знаете Макса?

— Он часто приходит играть в шахматы на террасу. То есть приходил. Уже довольно давно его здесь не видно. Вот уж, действительно, жаждущий. Он выхлебывал тридцать кружек пива за одну партию.

— Может быть, но это не мешает ему знать все законы, даже те, которых не существует. К тому же он не берет бабок.

— Этот парень — просто святой Франциск!

— Точно. Если хотите, я завтра покажу ему те писульки, которые вам вручили. И попрошу его к вам зайти. Не мне вам советовать, но на вашем месте я бы все же открылся завтра. Если клиенты разбегутся, не будет смысла сражаться.

— У меня нет больше сил, Капитан.

— Хлоя, хоть сейчас не называйте меня Капитаном. У меня тоже раньше было имя…

Она на миг отвлеклась от своего горя и взглянула на него. Она и не заметила, насколько его лицо изменилось с тех пор, как он вылез из своего панциря. Мешки под глазами пропали, зрачки на серо-голубой радужке теперь четко выделялись, красные прожилки исчезли. В самом деле: она давно уже не видела его шатающимся.

— Ну и как же вас зовут?

— Тон. Это не здешнее имя.

— Откуда оно?

— Из северных краев, с серых равнин.

— Красивое имя, оно вам очень идет.

— Тон и Хлоя — звучит забавно.

— Как название фильма.

— Или книги.

— Или песни.

Они перебрали все, что могло бы так называться, и вдруг остановились. Неистовый порыв ветра сотряс «Медузу» от подвала до мансард. Шум прибоя был похож на раскаты орудийных залпов.

— Будет буря, — сказал Тон.

Гулетта боялась бурь. От них всякий раз страдала застекленная крыша террасы, а сейчас был совсем не лучший момент для непредвиденных расходов на устранение повреждений.

* * *

Пупаракис проснулся внезапно. На этаже хлопала ставня, глухой гул окружал виллу. Он опустил ноги на ковер и зажег свет. Ким сбросила одеяло, обнажив спину и бедра. Стояла жара, жара необыкновенная для этого времени года.

Быстро натянув пижаму, Пупаракис вышел из спальни и направился в гостиную, четырьмя окнами выходившую на море. Высокая пена блистала в голубых вспышках молний. Утесники на прибрежных скалах легли под ветром.

Метеорологическая служба о шторме не сообщала. Между тем это было отнюдь не рядовое ненастье: град вспышек шерстил океан, казалось, на огромном пространстве.

Первой мыслью Пупаракиса было броситься к верфям, связаться по радио с «Константином». Но он передумал, вернулся в кабинет и позвонил в морскую метеослужбу.

Вскоре его успокоили: атмосферное возмущение носит локальный характер и затрагивает только побережье. Он повесил трубку, налил себе коньяка, разбавленного водой, и встал перед выходящим на север окном. Конвой должен был плыть теперь на широте Зебрюгге и приближаться к Ла-Маншу. Если все пойдет хорошо, через два, самое большее три дня «Саратов», вслед за буксирными судами, должен войти в порт.

Пупаракис пребывал в такой эйфории, что мысленно пообещал удвоить премию, назначенную экипажу.

Возвращаясь в спальню, он увидел приоткрытую дверь и вспомнил, что забыл запереть ее на ключ. Обнаружив, что кровать пуста, он на мгновение замер от изумления.

* * *

По аллее парка, зная, что там постоянно дежурит охранник, Ким решила не ходить. В голубом свете молний она отыскала тропинку, ведущую к прибрежным скалам, и опрометью бросилась по ней. Дождь пронзал насквозь тонкую ткань платья, упругие струи стегали ее точно хлыстом.

Когда представился подходящий момент, она натянула первую попавшуюся одежду и пару мокасин. Крадучись добралась до огромного холла, все время боясь встретить на своем пути Константина или Аму, непрерывно рыщущего по коридорам. Из кабинета лился свет, и она услышала приглушенный голос Пупаракиса. Он мог появиться в любую минуту и наткнуться на нее. Не останавливаясь, она пересекла большой холл, отперла дверь и бросилась в ночь.

Тропинка спускалась по крутому склону, становясь все уже и уже. По ней, гоня песок и камни, бурлил настоящий поток. Было скользко, и Ким приходилось хвататься за ветки утесников, ранившие ей руки.

Она достигла места, похожего на покрытую галькой бухточку. В голубом свете молний своры волн с рычанием обрушивались на берег. Во время прилива это место должно было полностью уйти под воду, а прилив стремительно приближался.

Ким бежала вдоль песчаного берега, оглушенная грохотом прибоя. Дождь, струившийся по ее лицу, имел привкус водорослей и ракушек.

На краю бухты она обнаружила другую, более широкую дорогу, идущую вдоль скал. Ровные колеи указывали на то, что по ней проходили машины. Этот путь должен был неминуемо вывести на шоссе.

Запыхавшись и не в силах больше бежать, Ким шла теперь сбивчивым шагом. Константин, вероятно, уже бросился на ее поиски и, конечно, мобилизовал весь персонал виллы. Она спрашивала себя, грусть или гнев он испытал, обнаружив ее побег. Ей было легче представить его страдающим от задетого самолюбия, нежели в отчаянии. Подобно ее отцу, это был человек авторитарный и властный. Но он успел обнажить перед ней и кое-какие свои слабости. Поэтому она не могла ни ненавидеть его, ни хотя бы бояться.