Джек на Луне - Татьяна Русуберг

— Вот только ножа тебе бандитского и не хватало! — внесла свои пять копеек в дискуссию тетя Люся, высунув голову из кухни.

— Да он же карманный был! — взвился я с дивана. — От друга подарок! Что вы все тут, совсем с дуба рухнули?!

— Твои личные вещи в новом рюкзаке, — холодно сообщила мама. — И последи за своим языком.

Я выскочил на лоджию, хлопнув дверью. "Последи за своим языком". Это она что, от Себастиана нахваталась? Или от французов? Хорошо, что я не успел запихнуть в сумку косяк или бейсболку с автографами друзей, а то бы и они сейчас на помойке валялись. Я полез в карман за сигаретой, но обнаружил только кусочек пластика от упаковки — пустую пачку выкинул еще вчера.

Сунул руку под подоконник — там скотчем была прилеплена заначка на черный день. Скотч есть, заначки нет. Так. Ма что, произвела сегодня тотальный шмон? Мля, весь мир против меня!

Откинулся на табуретке так, что затылком об стену треснулся. Матюгнулся в голос.

— Что, все так плохо?

Сосед. Я даже не услышал, как он на балкон выполз. Странно, мужик обычно в это время на работе. Может, отгул?

— Курево кончилось, — пожаловался я.

— Мне бы твои проблемы, — за перегородкой щелкнула зажигалка, потянуло дымком. На этот раз обычным. Издевается он, что ли? В темноте за окном замаячила белым пятном пачка "Принца".

— Угощайся.

— Спасибо, — я жадно прикурил от воняющей бензином зажигалки. — А что, у вас что-то случилось?

Турок немного помолчал, покашлял.

— На работе сократили.

Я быстро прикинул: жена у него сидит дома с ребенком. Кроме орущего младенца, фамилию Аюдемир по моим наблюдениям носят еще кудрявая девчушка лет пяти и пацан с вечно сопливым носом. Выходит, дело соседа совсем табак. Я не знал, что сказать, поэтому брякнул первое, что в голову пришло:

— А мы переезжаем. То есть, я и мама.

— Это хорошо, — турок стряхнул пепел, и в темноту полетел оранжевый рой искр. — Ведь так?

— Наверное, — сказал я, немного подумав.

За стенкой приглушенно завопил младенец. Сосед зашуршал, отстрелил пальцами бычок, чиркнувший по коробку ночи падающей звездой.

— Удачи тебе, пацан.

Скрипнула, притворяясь за ним, дверь. Я посидел еще немного, а потом пошел смотреть, что из моего добра смогу найти в ботанском рюкзаке с Эйфелевой башней.

Первое, что я сделал, продрав глаза утром, засунул руку под подушку. Ура! Косяк на месте, тряпки тоже. Я так боялся, что мать ночью вышвырнет переделанные из старых джинс шорты и линялую майку, что спал бы в них, если бы не стоявшая в крошечной квартирке удушливая жара. Я спустил ноги с надувной кровати для гостей, на которой спал с тех пор, как мы сняли угол у тети Люси, и принялся натягивать вытертые до белизны штаны.

— Это что за порнография?!

Мать стояла надо мной, уперев руки в боки. Из одной из них свисало что-то вроде джинсов цвета детской неожиданности.

— Ну, я не знаю, — сонно пробормотал я и кивнул на желтый кошмар. — Ты же их покупала.

Ма недобро сузила глаза:

— Ты нарочно издеваешься, да? Я говорю вот об этой гадости, — она ткнула в злосчастные шорты наманикюренным пальцем. — Ты в этом собираешься к Себастиану ехать?!

— Ну да, — я тупо мигнул, пытаясь сообразить, чего она от меня хочет. — А что? Жарко же.

— Дай сюда! — она выжидающе вытянула руку, губы сжались в упрямую линию. Я понял, что если я их не отстою, шорты разделят судьбу своих не менее потрепанных собратьев.

— Не дам, — твердо заявил я и просунул ногу в штанину.

— Нет, дашь, — ма ухватила мою собственность за ширинку и дернула на себя. Я повалился на спину, но шортов не выпустил.

— Не дам!

— А я говорю, лучше отдавай по-хорошему!

Еще один рывок, и выношенная ткань не выдержала. С громким треском шорты порвались пополам. Я улетел с одной штаниной под стол, а мама запричитала плачущим голосом:

— Ай! Смотри, что ты наделал! Я ноготь из-за тебя сломала!

Желтый ужас из Парижа шлепнулся на пол рядом со мной:

— Вот, надень это. И футболку поприличней. Твою порнографию я выбрасываю.

— Кто тут говорил о порнографии? — тетя Люся возникла из дверей своей спальни, кутаясь в халат. Она давно сидела на пенсии по инвалидности, так что наши с мамой перепалки были в ее жизни одним из немногих развлечений. Наверное, когда мы съедем, она совсем заскучает.

— Да вот, понимаешь, переезжаем в кои-то веки в приличный район, — жаловалась мама, роясь в заранее упакованной сумке в поиске ножниц. — Соседи у нас врачи, преподаватели, банкиры. С некоторыми я уже познакомилась — чудесные люди. А мое чудовище снова собралось вырядиться, как беспризорник с Ленинградского вокзала. И ладно бы, надеть было нечего, а то… — и понеслось.

Под шумок я тихонько проверил карман шортов под столом. Фух, на этот раз пронесло. Косяк остался именно в моей половинке. На радостях я вылез на свет и попер в ванную, прикрываясь новыми джинсами. Все-таки хоть живем мы по-семейному, а в одних труселях перед тетей Люсей я разгуливать не привык.

Себастиан позвонил в дверь ровно в десять. Свежевыбритый, сияющий улыбкой и белоснежной футболкой, сменившей рубашку с галстуком по случаю отпуска. Мама с тетей Люсей расцеловались и всплакнули друг у друга на плече.

— Ты приезжай к нам обязательно, — всхлипывала ма в бумажный платочек. — Дом большой, места для всех хватит. Даже пожить у нас можешь, если хочешь, Себастиан не против.

Отчим кивал, по-прежнему улыбаясь, хотя не понимал, конечно, ни шиша.

— Я сумки вниз отнесу, — буркнул я и поволок наши пожитки вниз по лестнице. Терпеть не могу женских слез.

Всю дорогу до Брюрупа, ма щебетала о том, какая меня ждет замечательная комната с видом на озеро, и какая расчудесная моя новая школа. Я сидел молча, стиснутый непривычно узкими джинсами, на которых, казалось, появлялись пятна, стоило на них посмотреть. Себастиан, периодически поглядывавший на меня в зеркальце заднего вида, наконец не выдержал:

— Джек, ты чего такой угрюмый?

— А ты вот ее спроси, — перевел я стрелку и уставился в окно. Мы уже съехали со скоростного шоссе, и дорога углубилась в лес, ныряя с одного холма на другой, так что в животе то и дело прохладно потягивало, как это бывает, когда сильно раскачаешься на качелях. Между деревьями, курчавившимися зеленью раннего лета, то и дело проблескивали синие оконца воды — знаменитые озера.

Себастиан спросил, и ма принялась объяснять, то и дело спотыкаясь в датском:

— Он злой, потому что я выбросила его одежду.

— Выбросила? — удивленно повторил отчим. Наверное думал, что неправильно понял.