Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #4 - Вадим Валерьевич Булаев

class="p1">– К тебе приходил старец. Помочь. Ты не поняла доброты, – парень намеренно строил фразы не как диалог, а как констатацию фактов. – Принялась гадить. Мы пришли тебе разъяснить, что так поступать нехорошо.

На лице Виктории Егоровны не дрогнул ни один мускул. Она слушала, словно окаменев и на подсознательном уровне чувствовалось – ей не страшно.

Вот только длительная беседа в план инспектора не входила.

– За это ты потеряла пять лет жизни.

Правая бровь Солодянкиной слегка изогнулась, имитируя удивление, а вся её фигура невесть как приобрела глумливую, презрительную позу. Причём парень готов был поклясться – она не двигалась. Похоже, природный талант прожжённой бизнес-вумен сработал. В управлении большими деньгами без этого никак нельзя, и одного покер-фейса мало.

В полном молчании Иванов с усилием развернул кресло передом к зеркалу, невольно взглянув в отражение. Идиотская картина. Связанная, обманчиво-беззащитная женщина и некто в придурковатой маске, завёрнутый в чёрный плащ. Получился бы достойный постер для любителей абсурда: «Злодей и его жертва».

Рука легла на затылок Виктории Егоровны, и она прямо на глазах начала стареть. Поначалу незаметно, однако со стремительностью подростковых прыщей выскакивающие тут и там морщинки, посеревшая кожа, поплывшие вниз одутловатыми мешочками веки были способны убедить кого угодно в реальности происходящего.

И спокойствие хозяйки особняка дало трещину.

– За что?! – вскрикнула она с такой неподдельной болью и ненавистью, что инспектору стало не по себе.

Судорожно, будто раненая птица, в кровь раздирая руки, Солодянкина начала рваться из кресла. Путы выдержали.

– За что?!! – уже вопила связанная. – За что-о-о…

Последние буквы, напоминающие предсмертный выдох обречённой, пробирали до мозга костей.

Иванов стоял статуей, осознавая, насколько неприятно ему заниматься всей этой гадостью. Однако он понимал и то, что если сейчас не добьётся успеха – ситуация значительно ухудшится и Валюхина… Валюхина, обычная женщина без обычного женского счастья, может вполне не увидеть внуков. Приходилось быть твёрдым.

– За непонятливость, – сурово пояснил он. – Тебя же просили по-хорошему успокоиться, а ты убийц подослала.

– Вы кто? – тут же переключилась на Сергея связанная, стараясь не смотреть в зеркало.

– Мы? Те, кто приходит к таким, как ты.

– Но я же обещала заплатить! Срок ещё не прошёл!

– Не нужно денег. Себе оставь. На косметологов понадобятся. Сиськи в очередной раз подтянешь.

Отказ от денег подействовал на неё весьма странно. Два непонимающих глаза уставились в пластиковую маску. Похоже, у женщины в голове не укладывался отказ от честно заработанного гонорара. Всех по себе меряет.

– До тебя так и не дошло, – подпуская горечи в голос, принялся растолковывать Сергей. – Твои сбережения нам не интересны. Понимаешь? Мы не наёмники, не каратели. Мы – справедливость, – выдал он заготовленную фразу (пока ехал в такси – придумал. Прозвучало солидно, не ошибся). – Нас не купишь. С нами не договоришься, нас не найдёшь. Мы сами приходим. И на холуев своих не надейся. Не справятся. Больше скажу. Можешь даже попытаться нам отомстить, заодно и посмотришь, как это – умирать.

Ловким движением парень схватил со стола обычную шариковую ручку, валявшуюся там прямо поверх каких-то бумаг.

– Фокус-покус! – торжественно объявил Иванов и сунул её в ладонь Солодянкиной. – Смотри.

Отражение в зеркале постарело ещё немного.

– Тебе помогли с проклятием. Подсказали, как снять. Теперь я тебе показываю, как его наложить. Через любой предмет. Ты и знать не будешь, что именно станет твоим смертным приговором: чашка кофе, расчёска, лист бумаги. Можешь попытаться снять, я не против. Если успеешь…

– Сколько… лет… сейчас ушло, – пробормотала женщина, завороженно глядя на саму себя.

– Полгода, – буднично сообщил гость в маске. – Играем дальше?

– Не надо! Пожалуйста…

По щекам связанной покатились слёзы. «Верить или нет? – рассуждал Сергей. – Скорее – нет». И сразу сообщил о своих выводах:

– Банально. На слезу брать – какой примитив… – а затем огорошил. – Я пошёл. С подружкой твоей всё в порядке. Покушение не удалось. Если с ней или с её семьёй что-нибудь случится – жди в гости. Пожар, ДТП или хулиганы на улице – не прокатит. Ты будешь жить, пока жива она. Ну и семья, конечно… Или это я уже говорил? – он виновато развёл руками, притворно сетуя на свою забывчивость. – Так же не советую портить Ирине жизнь по мелочам – сразу жди новую ручку. Годика так три-четыре. В общем, любое поползновение в указанную сторону – и тебе край.

Развернувшись к выходу, Сергей увидел Антона, тихо стоявшего у дверного проёма и внимательно слушавшего беседу друга с Викторией Егоровной. Когда пришёл? Непонятно…

Между тем женщина, извернувшись, ухитрилась наклониться к привязанной ладони и прикоснулась лицом к её тыльной стороне. Убеждалась, что увиденное в зеркале – не иллюзия. Потёрлась. Сначала слабо, потом с силой, точно пыталась дыру протереть. С ужасом ощущая сухость, шероховатость ещё недавно столь упругого, приятного на ощупь лица, тихо охнула, а гость в маске ещё масла в огонь подлил:

– Да-да-да… Не снится. И морщины, и шкурка дряблая – твоя новая реальность. Называется старость. Привыкай.

Добавлять издевательское «ничего, накрасишься» или «доктора омолодиться помогут» Иванов не стал. Мелко…

Он медленно (но не слишком) направился к выходу из кабинета, однако голос Виктории Егоровны ожидаемо заставил задержаться.

– Подождите, – связанная сумела пальцами ног дотянуться до пола, оттолкнулась, и кресло развернулось к инспекторам. – Что от меня нужно, чтобы всё это закончилось?

– Ничего, – ровным голосом ответил Сергей. – Нам от тебя ничего не нужно. Свою задачу мы выполнили. Дальше твой ход. Не волнуйся. Твоя дочь вне опасности, пока ведёт себя как нормальный человек.

Солодянкина ожидала чего угодно – угроз, требований, вымогательства, но равнодушный тон неизвестного, отсутствие переговоров, в которых всегда можно оставить пару лазеек на все случаи жизни и упоминание единственного близкого человека оказалось сродни удару ниже пояса. У неё в голове не укладывалось происходящее, не поддавалось анализу и не подходило ни под один из привычных критериев понимания миропорядка. Она чуть ли не впервые в жизни растерялась.

Скрипнув от злости на саму себя, на собственный разум, допустивший пока непонятный ей просчёт, хозяйка особняка предприняла новую попытку отстоять своё право на самоопределение в этом мире:

– Я могу деньги пожертвовать. Много. В храм, слепым, гемофилитикам, чёрт бы их всех, вместе взятых, побрал! У меня есть!

– Жертвуй, – подал голос решивший вписаться в разговор Антон. – Хоть в хоральную синагогу, хоть голодающим детям Африки. Нам всё равно. Условия ты слышала. Будешь ты соблюдать или нет – нам без разницы. Можешь даже за границу уехать. Мы не препятствуем.

Нервный взмах головой пояснил инспекторам, что думает связанная сейчас не о путешествиях по миру.

– Я. Хочу. Вернуть. Обратно. Свои годы, – максимально разделяя слова, точно общалась с глухими, читающими исключительно по губам, требовательно произнесла Виктория Егоровна.

– Время течёт всегда в одну сторону, – философски парировал Иванов. – Забудь. Думай, как остатки не потерять. А у меня к тебе тоже есть вопрос, – заговорщицки добавил он. – Предлагаю бартер. Ты нам рассказываешь, чего ты к Валюхиной привязалась, а я подсказываю тебе, как выжить. Только по-честному.

– Идёт, – без запинки согласилась женщина, поёрзала в кресле и, не отводя взгляда от масок, без прелюдий в виде охов, вздохов или жеманной паузы, начала. – Мы с Иркой дружили в школе. Точнее она дружила, а я ей пользовалась. Всегда, знаете ли, приятно иметь кого-то на побегушках. Того, кто тебя слушается и стелется перед тобой. Самомнение тешит, особенно девичье. Но относилась я ней хорошо. Поначалу… Потом надоедать она мне стала. Вечно ныла про родительские запреты, про «то нельзя, это нельзя» … Курица. Когда совсем обрыдла – я у неё парня увела. Позлить хотела, да проболталась раньше, чем планировала. А она мне подарочек оставила… который ваш старец… как там его?

На такую уловку инспекторы и не подумали повестись. Лишь синхронно хмыкнули. Нимало не расстроившись неудаче и не подав виду, Солодянкина продолжила, как ни в чём не бывало:

– За свою жизнь я чётко усвоила одно – прощать никогда никому ничего нельзя. Иначе себя уважать перестанешь. Потому и…

Она не договорила, а друзья не требовали продолжения.

– Убивать-то зачем? – устало спросил Швец.

– А нечего… – хотела было взвиться женщина, но вовремя осеклась. – Думала отыграться за потерянные годы. Тем более про ласточку и не знал никто толком. Когда старикан на место с проклятием указал – сначала засомневалась. Решила перепроверить. Но когда он снова появился и зудеть начал –