Брак по расчету. Златокудрая Эльза - Евгения Марлитт

Растерявшаяся Елизавета быстро развернула бумажку и, сильно покраснев, протянула ему. Фон Вальде искоса взглянул…

— А! — воскликнул он. — Оказывается, я защищал свои собственные интересы. Вы должны согласиться, что теперь ваша участь зависит от меня, и я прошу вас как следует выполнить все обязанности, возложенные на вас этим билетиком.

Баронесса подошла к фон Вальде и положила руку ему на плечо — она готова была расплакаться.

— Прости, милый Рудольф, это, право, не моя вина…

— Я не знаю, о какой вине ты говоришь, Амалия, — холодно произнес он и взял шляпу, поданную ему лакеем, а потом, предложив руку Елизавете, подал знак отправляться в путь.

— Но мои родители… — пробормотала Елизавета.

— Они больны или уезжают? — спросил он, остановившись.

— Нет.

— В таком случае предоставьте мне уладить это дело.

Он подозвал лакея и отправил его в Гнадек.

Зал постепенно пустел, но группа у окна, к которой присоединился очень сердитый Гольфельд, все еще не расходилась.

— Поделом вам, Корнелия! — ворчала обер-гофмейстрина. — Сегодня вы осрамились как никогда. Какая бессмысленная идея эта лотерея! Теперь во всем, оказывается, виноват дворецкий. Зачем вы не дали ему точных указаний? Вам этот урок очень полезен, но почему же несчастный фон Вальде должен страдать от вашего легкомыслия? Воображаю, как он себя чувствует в обществе этой… учительницы музыки, дочери… письмоводителя!

— Зачем же он так легко сдался? — отозвалась Киттельсдорф. — Да и ему совершенно незачем было вмешиваться. Она собиралась уходить, и надо же было сунуться сюда этому рыцарю и добровольно взять на себя такую обузу!

— Эта «обуза» очень красива! — с наглой усмешкой прошамкал кавалер обер-гофмейстрины.

— Что вы выдумали, граф! — возмутилась та. — Впрочем, это так на вас похоже! Вы готовы восхищаться каждой деревенской бабой. Нет, я не отрицаю, эта девушка недурна собой, но разве бедная Роза фон Берген не была общепризнанной красавицей? Все падали к ее ногам, а фон Вальде, которым она заинтересовалась, остался к ней холоден. Советую вам, милая Лессен, в другой раз не слишком доверяться такту и таланту нашей Киттельсдорф.

Корнелия закусила губу и быстрым резким движением набросила на плечи кружевную накидку. В эту минуту к крыльцу подкатил экипаж, в котором должны были отправиться к месту торжества гофмейстрина, баронесса и престарелый граф.

— Фу, старая ведьма! — воскликнула фрейлина, после того как заботливо усадила старуху в экипаж. — Она злится, что не спросили ее мудрого совета. А вы заметили, Гольфельд, что у ее превосходительства чуть парик не съехал на нос, когда она гневно трясла головой? Я бы две недели хохотала, если бы из-под ее прически вдруг показался голый череп.

Она уже смеялась до упаду при одной только мысли об этом. Однако ее спутник молча шел вперед, по-видимому, совершенно не слушая ее болтовню. Он чрезвычайно торопился, как будто ему во что бы то ни стало нужно было побыстрее догнать общество, и все время пытливо поглядывал по сторонам.

— Ох, какой вы скучный, Гольфельд! Просто смертельно! — с досадой воскликнула Корнелия. — Положим, это ваша привилегия — молчать как рыба и слыть поэтому умным человеком… Скажите, ради бога, зачем так бежать? Примите во внимание, что на мне совершенно новое платье, а оно все время цепляется за кусты, через которые вы меня тащите.

Так называемая «Башня монахинь», единственная уцелевшая часть некогда находившегося здесь монастыря, возвышалась над густым дубовым лесом, принадлежавшим Линдгофу и тянувшимся на много верст на восток. Одна девица из рода Гнадевицев, сестра пресловутого предка с колесом, возглавила этот монастырь, чтобы вместе с другими двенадцатью девами молиться о спасении души своего брата. Реформация[36], разрушившая монастыри, как карточные домики, проникла и в густой тюрингенский лес. Этот монастырь тоже был покинут, заброшен, стал постепенно разрушаться. Уцелела только башня. С ее плоской крыши, окруженной каменной галереей, открывался прекрасный вид на окрестности Л. Этому обстоятельству и была, видимо, обязана башня своим существованием, которое поддерживалось старательным ремонтом.

Сегодня эта старая башня принарядилась, как юная девица. Ее ветхая вершина была украшена четырьмя молодыми елками, между которыми весело развевались пестрые флаги, стены были обвиты гирляндами, а у подножия примостился шатер, где прятались батареи всевозможных бутылок и укрывалась хорошенькая девушка в костюме маркитантки.

Елизавета молча и безвольно покинула зал под руку с фон Вальде, у нее не хватило мужества противиться ему — он говорил таким повелительным тоном и, очевидно, хотел помочь ей выйти из неловкого положения, а потому все ее возражения были бы приняты за упрямство и еще больше привлекли бы внимание к этому инциденту.

Длинная вереница дам и кавалеров, смеющихся и оживленно разговаривающих, следовала за фон Вальде до главных ворот замка, а там рассыпалась по многочисленным лесным дорожкам, ведущим к «Башне монахинь». Многие дамы, заботясь о своих туалетах, пошли по мощеной проезжей дороге.

Фон Вальде углубился в лес. Он, видимо, не думал, что его дама будет беспокоиться о своем собственноручно выстиранном и выглаженном платье, как другие о своих туалетах, иначе он, без сомнения, не повел бы ее по узкой, едва заметной тропинке, на которую внезапно свернул.

— Здесь очень сыро, — робко нарушила Елизавета молчание, ничем не прерывавшееся до сих пор, и в нерешительности остановилась, словно желая повернуть обратно.

Однако в данную минуту она совершенно не думала о своих хлипких туфлях и светлом платье. Она лишь боялась, что снова услышит тот резкий холодный тон, каким фон Вальде говорил всегда, оставаясь с ней наедине.

— Дождя уже давно не было. Разве вы не заметили, что от сухости потрескалась земля? — сказал он, спокойно продолжая идти вперед и отламывая ветку, угрожавшую щеке Елизаветы. — По этой дорожке мы скорее дойдем и избавимся хоть на четверть часа от шума, поднятого родственниками в честь моего тридцатилетия. А может быть, вы боитесь встретить Линке?

Сильная дрожь пробежала по телу девушки. Она вспомнила о самоубийстве, но не могла сообщить об этом своему спутнику и лишь серьезно проговорила:

— Теперь я его больше не боюсь!

— Он, думаю, уже далеко отсюда, да и не будет столь невежлив, чтобы нарушить своим появлением наш праздник. Между прочим, от вас, наверное, не укрылось, что все гости, от мала до велика, оказывали мне сегодня особые знаки внимания. Вы, вероятно, считаете меня недостаточно старым, чтобы пожелать мне еще несколько лет жизни?

— Я думаю, что это пожелание уместно как для молодого человека, так и для старого.