Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио - Василий Молодяков

Убедительно доказать или опровергнуть предположение об авторстве Сиратори пока не удалось, хотя японские исследователи много дискутировали о нем. М. Номура выразил сомнения в авторстве Сиратори, предположив, что под «меморандумом» тот имел в виду свои телеграммы в адрес Арита 11-13 июля 1939 г. Однако этот аргумент представляется неубедительным, поскольку в них говорится лишь о возможности скорой нормализации советско-германских отношений, а не о необходимости или целесообразности «союза четырех». Доказательно атрибутировать документ Номура не смог: в первой публикации он высказал предположение об авторстве будущего министра иностранных дел Мацуока Есукэ, но позднее отказался от него. Заслуживает внимания гипотеза С. Хатано, что автор меморандума – деятель национально-социалистического движения Камэй Канъитиро, ставший во второй половине 1930-х годов одним из ближайших советников принца Коноэ. Камэй был известен интересом к геополитике и в 1937-1938 гг. в Германии встречался с Риббентропом, Гессом и Хаусхофером, под влиянием которого проводил идею «союза четырех» в окружении Коноэ.[474]

Так или иначе, содержание меморандума очень близко к идеям Сиратори, хоть и обнародованным несколько месяцев спустя. «Лично я не думаю, что судьба непременно вынуждает Японию и Россию воевать»,[475] – заявил он в апреле 1940 г., подводя итог полугоду своей борьбы за альянс Токио, Москвы и Берлина. Это писал тот же самый человек, который четыре года назад считал грядущую схватку расы Ямато и славян за господство в Азии абсолютно неизбежной и вызванной именно «судьбой».

Здесь нам следует вернуться назад в пространстве и во времени – в Стокгольм ноября 1935 г. Сиратори уже два года был посланником в Швеции и изнывал от безделья в скандинавском «изгнании», которое нарушалось разве что летними поездками в отпуск во Францию, да периодическими визитами в Берлин к Осима и Риббентропу. Прознав, что его друг-враг Арита [Конфликт начальника Департамента информации МИД Сиратори и вице-министра Арита весной 1933 г. был разрешен одновременным переводом обоих на работу за границу.], в то время посол в Бельгии, вскоре будет назначен послом в Китай, Сиратори 4 ноября отправил ему пространное письмо с изложением своего взгляда на проблемы, стоящие перед японской дипломатией. Основное место в письме было уделено Советскому Союзу и отношениям с ним. Видимо, Сиратори рассчитывал, что Арита по возвращении в Токио ознакомит с ним руководство МИД.

Это письмо не раз упоминалось в литературе, хотя полный его текст до сих пор не опубликован.[476] Ранее оно фигурировало на Токийском процессе, где стало – за неимением лучшего – главной уликой против его автора, а советский обвинитель А.Н. Васильев вообще интерпретировал его как выражение точки зрения японского правительства.[477] Документ действительно «говорит сам за себя», но отражает только частное мнение Сиратори (как можно судить за частные письма?! [На сугубо частный характер письма указывает наличие интимно-дружеского обращения «Арита-тайкэй» («друг мой Арита») вместо обычного нейтрально-вежливого «Арита-сама» («господин Арита»). В японском эпистолярном этикете это допустимо только в частной переписке, и то между близкими людьми. На Токийском процессе защита пыталась обратить внимание трибунала на этот факт, но ее разъяснения не были приняты во внимание.]), причем на ноябрь 1935 г., а не «вообще». А вот о том, что его автор позднее занял совершенно иную позицию и активно выступал за нормализацию отношений и даже за союз с СССР, на процессе не говорилось. Эта историческая несправедливость должна быть исправлена.

Оригиналы писем до нас не дошли; они известны лишь в копиях с копий, никем не заверенных и тем более не авторизованных. Но Сиратори на суде своего авторства не оспаривал и от содержания не отпирался, поэтому примем их за аутентичные (хотя на процессе имущественном или бракоразводном такое вряд ли бы прошло). Письмо состоит из двух частей: короткой пояснительной записки и собственно размышлений о ситуации на Дальнем Востоке и о политике Японии в отношении СССР и Китая. Сиратори сообщил, чго хочет поделиться с Арита некоторыми личными соображениями, возникшими после размышлений, чтения и разговоров со специалистами по советским делам, ссылаясь, в частности, на книги американского журналиста Чемберлена, двенадцать лет (1922-1934 гг.) проработавшего в СССР.[478] Особого внимания заслуживает вторая из его книг – «Железный век России», законченная Чемберленом перед отъездом из Москвы, куда он не собирался возвращаться, а потому мог откровенно писать о негативных сторонах советской политики и жизни, не опасаясь последующих преследований со стороны властей. Рассматривая такие проблемы, как «издержки» индустриализации, раскулачивание, голод 1932-1933 гг. и разногласия в высшем руководстве, автор, обладаваший поистине уникальными для иностранца знаниями о советской действительности, нарисовал картину весьма объективную, но далекую от показного оптимизма официальной пропаганды и ее иностранных «попутчиков». Сиратори также ссылается на дипломата Уэда Сэнтаро, известного прорусскими, можно сказать, евразийскими взглядами (он относился к большевикам без каких-либо симпатий, но нет оснований считать его «русофобом»). Уэда много лет служил в Петербурге и Москве, пройдя путь от переводчика до советника (на эту должность он был назначен как раз в 1934 г.), а незадолго до описываемых событий составил служебную «разработку» МИД о политике в отношении СССР.[479] Он имел богатый опыт контактов с русскими – именно через него Карахан пытался войти в контакт с послом Утида в декабре 1917 г., – что обеспечило ему хорошее знание страны и людей. Далее следовали сами «соображения».