Тактика победы - Михаил Кутузов

Если бы мы потеряли хоть два сражения в Польше, то неприятель заставил бы наши войска перейти в Белоруссию, и тогда Молдавская армия, абсолютно отрезанная, была бы принуждена поспешно отступать до Днестра, а может быть и дальше.

Валахия была давно желанием Венского двора, который не с особенным удовольствием видел бы эту прекрасную страну в наших руках, а нам же давно хотелось похозяйничать там, так как мы имели очень много против Венского двора.

Получая Серет как границу, турки расширили бы расстояние между нами и Австрией на 30–40 верст, но зато теряли больше половины Молдавии, самую лучшую ее часть, богатую и здоровую страну, горы, соляные залежи, золотые прииски и т. д.

Если считать, что мы избрали границей Серет потому, что это была хорошая граница в военном отношении, то такое соображение не имело никаких оснований, так как эта река часто везде проходима вброд, о чем можно было в точности узнать у местных жителей всей Молдавии. Надо было бы подумать и о Валахии, которую нельзя было оставлять в угоду фанарских греков, которые имеют большое влияние на Порту, только для того, чтобы удовлетворить их самолюбие и жадность.

Даже обладание Молдавией было для нас менее важно, чем границы в Азии. Главным же образом здесь играло честолюбие, но военный интерес должен быть выше этого чувства. Прута было бы достаточно для Европы, но в Азии нужно было иметь Ахалцых и Абхазию.

У нас есть Анапа, и нам не нужно было ее ни отдавать, ни даже разрушать. Поти для нас маловажен, так как черкесы слишком неудобны как соседи; у них нет ни пороха, ни оружия, которое они бы получили только от турок. Окруженные со всех сторон русскими, они должны были бы нам подчиниться или, по крайней мере, прекратить свои разбои, которые заставляют иметь на Кубани целую армию.

Результаты окончания этой бесконечной войны были бы для русских выгоднее, нежели прибавление земель в Молдавии, приобретение которых затрагивало интересы Турции, бывшей под влиянием греков, которые опасались потерять это княжество. Затем, турецкие полномочные министры так же мало знали об азиатских провинциях, как и мы.

Что касается денег, то мы были уверены, что их никогда больше не получим. Турки никогда не согласились бы заплатить контрибуцию, требуемую от них после мира в Кайнарджи и в Яссах, и хотя мы крайне нуждались в деньгах, но Государь имел настолько великодушия, что не требовал их, и настолько ловкости и умения, что легко скрыл свою нужду в них.

Нельзя было покинуть и сербов, не выказав этим к ним нашу неблагодарность, хотя эта нация далеко не заслуживала той репутации и уважения, которые она тогда имела в Европе. Они должны были быть свободны, иметь свое особое управление и оставаться только данниками Порты. Белград должен быть отдан туркам вместе с военной дорогой, идущей к расположению войск, составлявших его гарнизон.

Вот что я первый осмелился представить, но только не графу Румянцеву, который не понял бы моих благородных стремлений для пользы Отечества, а, через Воейкова, военному министру Барклаю-де-Толли.

Обладая здоровым и справедливым умом и чувствуя искреннюю признательность к своему повелителю, он никогда не пропускал случая сделать что-нибудь полезное для своего Отечества.

Через несколько дней после нашего перехода через Дунай Кутузов приказал также переправиться Грекову в Туртукае и Гамперу в Силистрии. Обе экспедиции кончились удачно. Греков, со своим казачьим полком и шестью ротами пехоты Витебского и Куринского полков, переправился через реку и, не встретив на том берегу никакого сопротивления, занял Туртукай и новые укрепления, построенные турками. Паша успел спастись, но его сын был взят в плен. Потери с обеих сторон были незначительны.

Гампер переправился через Дунай с отрядом в 1500 человек, состоявших из Козловского пехотного полка, Смоленских драгун и казаков Луковкина и Уральского полков, бывших под начальством самого Луковкина, деятельного, разумного и вполне способного человека, подготовленного к командованию и регулярными войсками, что очень редко среди казаков.

Эмик-оглы, привыкший быть захваченным врасплох, перенес это еще раз. Он начал перестраивать в Силистрии дома и поправлять валы, которые были легко взяты нашими войсками, так как для защиты их было у турок слишком мало войск. Мы взяли у них 8 совершенно новых пушек, которые они только что получили из Константинополя, а бывшие защитники, числом 3–4 тысячи, были разбиты или взяты в плен.

Сам Эмик-оглы спасся верхом на лошади. Он имел поручение от визиря произвести наступление на Калараш, для чего ему заранее и выслали 8 пушек, которые он и потерял. После перехода Маркова через Дунай визирь писал ему: «Эти неверующие собаки, по гневу Божию занявшие наш лагерь, окружили армию правоверных…» и советовал ему не предпринимать дальнейшего наступления. Мы нашли это письмо.

Совет был очень хорош, но визирь должен был бы еще прибавить, чтобы он был более предусмотрителен и построил бы на берегу Дуная, среди развалин города, сильное укрепление, вместо того чтобы чинить ретраншементы на протяжении 5-ти верст.

После этих двух удачных экспедиций, которые навели много страха в стране, ничто уже не мешало Луковкину и Грекову идти на Шумлу и Разград, но в это время, как раз совершенно некстати, заключили перемирие, и это, к большому сожалению, должно было остановить их.

Визирь сначала осмелился просить границей Днестр, но ему ответили на это так, что он больше уже не рисковал повторять свое предложение. Тогда он предложил часть Бессарабии и затем ставил границею Прут. Мы думали, что он таким образом дойдет до Серета, но вскоре увидели, что такую границу мы можем обрести только после новых подвигов, ожидать которых было уже поздно, так как нам было некогда терять на это время.

Перемирие

Наконец после десятидневных переговоров, несмотря на все мои старания продолжать военные действия и в то же время вести переговоры о мире, Кутузов согласился на перемирие, сведя к нулю все результаты, которых мы ожидали от нашей победы.

Визирь испугал Кутузова, послав ему сказать, что так как турки желают мира только для того, чтобы спасти Рущук и свою голову, то в случае продолжения войны он уйдет за Балканы и укрепится там, не оставив никого для ведения мирных переговоров.

Дело было в том, что он обманул султана, донеся ему, что он принужден был оставить Рущук и прекратить операции вследствие холодного времени года; что русские напали на его арьергард и причинили ему некоторые потери и что он собирается вести переговоры о мире. Никто из его армии не знал или не смел писать иначе.

Если бы мы прогнали его из Рущука, а сами подошли бы к Шумле, тогда ему немыслимо было бы скрывать всю правду, и он не спас бы своей головы.

Различие моих взглядов с Кутузовым и, быть может, резкая манера объясняться с ним породили некоторую холодность в наших отношениях. Эта холодность была скоро замечена, и добрые друзья не преминули вмешаться в наши отношения. Марков, адъютанты, чиновники и волонтеры прибавляли яду к моим словам, которые и без того были довольно горячи, но в общем все кончилось благополучно. Я был нужен Кутузову, так как на самом деле с 28 августа я был единственным, кто вел дела.