Державы Российской посол - Владимир Николаевич Дружинин
Шрифт:
Интервал:
— Сен-Жорж поверит вам, маркиз, — слышит Сен-Поль. — Вы обрадуете его.
Ехать в Авиньон? Зачем? Ответить иронией, шуткой, посмеяться над внезапной фантазией герцогини — значит быть изгнанным из Со. Конечно, он не мог относиться серьезно к фронде, кипевшей во дворце, она казалась продолжением комедии Делонз. Театрален и этот будуар — две-три склянки мужских духов, медные копья и щиты, украшающие мебель, знамя над головой с девизом рыцарей Пчелы: «Я мала, но кусаю больно». Только кусаю, меда не приношу.
— Невозможно представить, — выдавил маркиз. — Вы, вместе с регентом…
Ведь по милости регента Яков живет в Авиньоне. Регент приютил его, несмотря на протесты Лондона.
— Наивный мой мальчик! Узурпатор предаст Сен-Жоржа, предаст в любой момент. Дюбуа шепчется с англичанами. Но мы, — и Анна-Луиза сжала маленькие твердые детские кулачки, — не бросим Сен-Жоржа.
— Сочувствие делает вам честь, ваша светлость. Если бы оно могло разбивать бастионы…
— У него будет войско, маркиз, будут деньги, все, что нужно…
— Простите, откуда войско? — спросил Сен-Поль терпеливо. — Вы наберете французов?
— Испанцы, маркиз, испанцы. Они настоящие католики. Не разъедены ересями, которые допущены у нас с легкой руки узурпатора, не имеющего ничего святого в душе.
Мысли Сен-Поля смешались. Что это — правда или герцогиня рассказывает сюжет спектакля? Воинственная крошка, магистр бутафорского ордена, задумала, оказывается, потрясти не одно королевство…
На колени маркиза ложится кошелек из толстой коричневой кожи, помеченный лишь короной и вензелем, кошелек для сумки, притороченной к седлу, для похода. Отказ невозможен. Он едет, разумеется, едет немедленно.
Дорога побежала, подчиняясь изгибам реки Бьевр, стынущей в желтых осенних камышах. Тополя, опрокинутые в нее, неподвижны, спокойное течение не ломает черные стволы.
Он заедет домой, сожжет лишние бумаги, отправит письмо в Гаагу. Уберет в гардероб расшитый жюстакор, кружевную сорочку, зверски узкие башмаки, всю эту надоевшую мишуру. На губах Сен-Поля холодок реки и бодрящий вкус риска.
Через несколько дней он слезет с коня в Авиньоне, у монастыря капуцинов. Вручит Якову пакет от Челламаре, испанского посла в Париже. В Мадриде созрел план, обещающий перемены для Европы грандиозные, вулканические.
— Сир, — скажет он бледному, укрывшемуся от мира изгнаннику, — вот ваш последний шанс.
9
— Париж, Мадрид, — вздохнул царский посол, разобрав поспешную цифирь Сен-Поля. — Две головы надо иметь.
Яков опять зашевелился, претендент безвольный. Сам-то он носа не высунет, зато другие ох как претендуют. Тормошат старца… Альберони, вишь, армию сулит ему, десятки тысяч штыков, миллионы экю. Широко замахнулся… В Англии водворить Якова, а во Франции скинуть регента, подчинить оную короне гишпанской, составить одно могучее королевство, управляемое из Мадрида. Немудрено, что гишпанский король слушает Альберони, роняя слюнки. Что и говорить, выгода для Гишпании немалая — возрождение былого могущества, да еще с лихвой. И благодарность Якова, сиречь безопасность со стороны англичан.
А нам какой барыш?
Александр — тот просиял, узнав о прожекте. Для него все просто, по младости лет.
— Худо ли, тять! Скинуть Георга…
— Поди-ка, скинь! Бодлива Гишпания, бодлива, — рога даст ли бог — вот вопрос!
— Да и француз не крепок.
— Да уж покрепче гишпанца. Герцогша, что ли, свалит орлеанца? Дюбуа хитер, накроет ее как пить дать. Вот увидишь, засадит ее в Бастилию, вместе с рыцарями потешными.
Сколько раз надо внушать — суверен не всесилен. Король гишпанский жаден, а королевство у него слабое. Оттого и шныряют агенты Альберони по всей Европе, ищут союзников.
— Силятся и нас втянуть. Барон Герц давно рыщет. Уж теперь явно, в чьей упряжке скачет. Сулит помирить нас со шведами, а за это изволь дать войско Якову, против Георга.
— Ты обещай, тять. Авось замирит нас…
— Ладно, не учи! — бросил Борис и рассмеялся. Парень не глуп, постигает дипломатию.
Александр не унялся.
— Пускай замирит сперва. А там посмотрим…
— На то и глаза… Однако различать надо — где расчет здравый, а где авантюра. Понял? Якова били и будут бить.
Однако, случается, — из праха крупицу злата извлекают же. Вдруг все-таки подвернется оказия приблизить мир. Потому-то Петр Алексеич и милостив с бароном Герцем, не гонит сего пройдоху, лезущего в посредники.
Приказывает царское величество не упускать и Якова из поля зрения. Что ж, разумно. Кстати, Сен-Поль обещал писать и впредь. В Авиньоне, при Якове он теперь нужнее, чем в Со. За герцогшей есть кому наблюдать. Думать надлежит, как докладывать царю насчет Альберониевых машинаций. Так, чтобы не возникало у царского величества излишних надежд.
Отсюда ведь виднее…
Прудок дипломатический, именуемый Гаагой, замутится еще больше — из-за претендента.
— Нам с тобой, Санька, глядеть в оба.
Сын остепенился, пыл его к купчихе охладили в Роттердаме батавские искусницы. Но слава гуляки, повесы галантного к нему уже пристала, и дезавуировать сие реноме посол не склонен. Александр посещает ассамблеи, таверны, водится с молодыми кавалерами из посольств, а они менее сдержанны, чем их начальники.
Куракин слушал, ждал. И вот уже всколыхнула гаагский прудок затея Альберони.
Приехал Герц.
— Пристал ко мне как улитка, — сообщил Шатонеф. — Он не был у вас? Будете иметь удовольствие. Его идефикс — сепаратный мир между Швецией и Россией. Я готов заранее поздравить вас, но вряд ли на этого миниатюрного политика следует полагаться. Он упрашивал меня быть посредником. Но официальных полномочий из Стокгольма у него нет.
Барон не замедлил явиться. Все тот же моложавый, юркий коротышка. Уморительно щеголяет военной выправкой, тонет в ботфортах. Котенок в сапогах… Маленький человечек, втершийся в большие дела, как сказал Петр Алексеич про голштинского министра, продавшего шпагу и хитрость Карлу.
Да нет, не улитка, скорее, клещ… Битый час уверял, что Карл бесконечно уважает царя, жаждет мира, согласен на уступки. Что никогда не позволял себе называть царя и его славных воинов варварами. Что мирить возьмется Франция.
— Посреднику благожелательному, — сказал Куракин, — мы рады, хотя вообще его царское величество посредников не ищет, ибо опирается на свои силы.
Человечек разговорился, туманно погрозил Георгу, сеятелю розни, — претендент-де оружия не сложил. Напротив, вооружен, как никогда. Пророчил неминуемое ослабление Англии, — ведь корона достанется Якову только английская, Ганновер отпадет.
«Отпадет на поживу Карлу, — подумал Куракин. — Тут и есть его профит. Один Ганновер против Швеции не выстоит».
— Ваш суверен, — заметил царский посол, избегая титуловать врага, — видимо, ставит целью вернуть владения в Германии.
— Утрата этих провинций, — ответил Герц, помявшись, — поистине крайне чувствительна.
«Ты и Голштинию свою запродашь», — произнес Куракин мысленно.
Барончик крутил усы, похлопывал себя по голенищам, пряча смущение. Маневр разгадан. Альберони не назван, но Герц по его нотам поет. Ослабить Англию, создать империю франко-испанскую
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!