Имяхранитель - Азамат Козаев

– Иди же сюда, обломище, – продолжал орать полноименный. – Пей сладкую малагу, а когда опьянеешь, я исполню тебе непристойные куплеты на собственные стихи. Тебе первому, счастливец!

– Так ты поэт?

– Поэт? Хо-хо, бери выше! Я – гениальный поэт! Я творец с самой большой и жирной прописной буквы, горг меня раздери! Аз есмь сочинитель текста государственного гимна и прославленной оды «К Серафиме»! Но – тс-с! Не называй моего имени, обломок, звук его мне омерзителен сегодня. А впрочем, какого еще сего дня?.. Сей ночи!

– Ты не в себе, эв, – сказал Иван. – Негоже в таком виде бродить по улицам. Идем, я провожу тебя домой.

– Домой? Ни в коем случае! Прочь руки, человече! Либо пей со мной сладкую малагу, либо проваливай ко всем чертям. Ну?

– Пожалуй, я выберу последнее, – сказал с улыбкой Иван. – Честно признаться, ваш брат полноименный надоел мне до последней степени. Как тебе – луна. Адиос, амиго!

– Ко всем чертям! Спеши ко всем чертям, обломок резвый! – заревел вслед ему сочинитель текста государственного гимна. – Они заждались уж твоей истерзанной души. А я, пиит, творец и кавалер, распутный и нетрезвый…

Потом зазвенело бьющееся бутылочное стекло, и полноименный без промедления перешел на низкую прозу, причем самого вульгарного пошиба.

Однако беду своим дурацким пожеланием накликать успел. Потому что иначе, чем чертями, эта четверка худых, но жилистых субъектов быть просто не могла. Тела существ были покрыты редкой шерстью, вместо лиц – кабаньи рыла. Из узких кожаных штанов торчали вверх короткие обрубки хвостов. Ждали адовы отродья, бесспорно, Ивана.

Они вынырнули из парадного подъезда красивого белого строения. В считанные секунды «черти» приблизились и встали вокруг имяхранителя, перекрыв ему пути к отступлению. Иван быстро осмотрелся: фонарный столб, угол высоченного каменного забора и уличная скамья. Но в первую очередь, разумеется, побегу препятствовали сами твари. Ситуация опасная, но некоторые мелкие упущения в диспозиции «кожаных штанов» сообщали, что настоящими профессионалами они не являлись. Во всяком случае, профессионалами по человеческим меркам.

Впрочем, Иван об отступлении не помышлял. Мозг его был занят другим. Расчетом движений в предстоящей схватке. Хвостатые выглядели серьезными противниками, а у него не было с собой никакого оружия. Даже браслета водящего. Вдобавок, Иван абсолютно не представлял, как эти невиданные чудища могут действовать в схватке. Навалятся всем скопом? Исполосуют его когтями с дальней дистанции? Применят абсолютно неизвестную тактику и оружие? Магию потусторонних существ?

– Кто такие? Что нужно? – грубо спросил он, смещаясь вправо.

Хвостатые, задрав рыла к небу, лающе захохотали. Было в этом смехе, в движении голов что-то знакомое. Что-то от горгов, воющих на луну после убийства ноктиса. Может быть, Ивану и стоило сделать попытку выяснить миром, с чем пожаловала волосатая четверка. Но тогда ему пришлось бы потерять очень важную секунду. Секунду, когда противники не были готовы к нападению. Именно эту секунду их торжествующего хохота. А его когда-то, неимоверно давно, учили: инициатива в дебюте схватки – половина победы.

Поэтому он начал первым.

Один из хвостатых стоял слишком близко к фонарю. Когда кабанья башка, направленная в столб, ударилась о чугунный завиток, выяснилось, что в отличие от настоящего секача кости черепа у «черта» слабы, а кровь – перламутровая, фосфоресцирующая. Такая же, как у горгов или ноктисов. Замешательство в рядах противников стоило им еще одного бойца. Иван расправился с ним точно так же, как с первым – разбил звериную голову о высокую дендронитовую спинку скамьи. Барельефы рыбоящеров, по которым потекла зеленоватая светящаяся субстанция, казалось, начали шевелиться подобно настоящим глубоководным созданиям, когда имяхранитель ошеломительным ударом локтя в подбородок сломал шею третьему сопернику и взялся за последнего. Его-то убивать, точно, не стоило. Только живой он мог дать ответы на вопросы, связанные с этим бессмысленным ночным налетом. Если, конечно, был способен говорить. В чем Иван изрядно сомневался. Кабанья пасть мало приспособлена к членораздельной речи.

Сообразив, что близко подпустить имяхранителя – все равно, что преподнести ему свою жизнь на тарелочке, «черт» занял позицию на расстоянии полутора-двух шагов. И сохранял ее, отмахиваясь от Ивана длинными лапами. Ивану почудилось, что когти у хвостатого были чем-то вымазаны. Имяхранитель стал держаться крайне осторожно. Более того, он уже начал было подумывать об отступлении – шут с ней, тайной нападения, – когда противник решил завершить схватку единым выпадом. Перехватить его лапу и выкрутить плечевой сустав из суставной сумки было для Ивана проще, чем высморкаться. Противник взвыл. Иван сбил наземь «черта», потерявшего от боли ориентацию в пространстве, взгромоздился к нему на спину. Коленом придавил вторую лапу, почти бережно взял двумя пальцами за горло и спросил:

– Кто такие? Что нужно от меня?

Хвостатый дернулся, засипел. Иван ослабил хватку на горле и сказал:

– Я жду. Говори. Живо.

Тот заперхал, затряс головой и вдруг пролаял:

– Ар-риманн! Ар-риманн!

После чего с исполинской силой ударился рылом о брусчатку. Брызнули перламутровые капли.

– Ар-риманн!!! – снова исступленно завыл «черт» разбитой пастью. В последний раз.

Иван схватил его обеими руками за шею и изо всех сил сдавил пальцы. Он спешил. Дикий вопль свинорылого с неумолимостью урагана толкнул его в сумеречное состояние «прорыва памяти». Иван знал – еще миг, и он сделается беспомощней младенца. А оставлять живого соперника рядом со своим беспамятным телом было слишком опасно. Особенно соперника, который осмелился произнести…

…Ар-риманн! Ар-риманн!!!

Черная монолитная масса враго, с каждым выкриком проклятого имени, с каждым шагом наращивая скорость, движется на Ивана. Слева и справа от него стоят люди, на которых он может положиться, как на самого себя. Перед ним – ряд столь же надежных коленопреклоненных стрелков. У каждого – тяжелое трехствольное ружье в руках и второе подле ноги, на земле. У Ивана в правой руке длинноствольный кавалерийский пистоль, в левой – изогнутый, чуть расширяющийся к концу клинок. Таким удобно рубить сверху, с коня. Но кони панически боятся этих, черных, а пуще того боятся их дикого крика:

– Ар-риманн! Ар-риманн!!!

Ариман, божество мерзостных еретиков древности. Он – само ничто. Он – бездна. Соприкосновение с ним хуже смерти, это – исчезновение. Одного его касания хватает, чтобы лишить человека разума, разжижить кости, превратить тело в слизь. Черные существа, вышедшая из моря помесь людей и чудовищ, рвутся к святилищу проклятого демона, разрушенному тысячу лет назад. Если их не остановить, мир сгинет в темной бездне…

Лязгают тугие пружины ружей. Залп, второй, третий… Смена ружей… Четвертый, пятый, шестой! Иван во всю мощь легких командует: «Марш!» – и вместе со строем делает два шага вперед. Прикрытые их шеренгой стрелкъ сейчас начали длительную операцию перезарядки, но сделать новый залп они не успеют. Иван целится в кабанью голову, тянет спуск; потом снова. Потом отработанным движением бросает пистоль в кобуру и перехватывает саблю двумя руками.