Всемирный потоп. Великая война и переустройство мирового порядка, 1916-1931 годы - Адам Туз

II

В мае 1919 года версальские переговоры о мире вошли в финальную решающую стадию. Утром 8 мая, когда члены кабинета министров Германии собрались для обсуждения условий заключения мира, переданных им накануне вечером, президент Фридрих Эберт призвал своих коллег «сдерживать страсти, охватившие» всех присутствующих. Они должны спокойно рассмотреть лежащий перед ними документ[901]. Социал-демократ, министр юстиции Отто Ландсберг, отвечавший за соблюдение общественного порядка, выступил с предложением объявить осадное положение. Это позволит смягчить реакцию населения и предоставит правительству свободу маневра, а также ограничит политический ущерб, в случае если ему придется принять навязанные унизительные условия. И социал-демократ Филипп Шейдеман, и центрист Матиас Эрцбергер понимали, что провоцировать Антанту нельзя. Но, ознакомившись с предлагаемыми условиями, оба пришли в ярость. Кроме того, они опасались, что если они не выступят решительно против договора, то это ослабит позиции их друзей в Прогрессивной либеральной партии в результате усиления правых позиций в буржуазной среде. Итак, первое демократическое правительство Германии стояло перед необходимостью взять на себя управление хором возмущенных патриотов[902]. Существовала явная опасность того, что контроль над волной возмущения могут перехватить крайне правые. Правда, после состоявшихся в январе выборов правящая коалиция, в которую входили СДП, партия Центра и Левая либеральная партия, могла рассчитывать на поддержку всех слоев германского общества. Чтобы обеспечить общее спокойствие, был введен запрет на проведение всех несоответствующих моменту театральных представлений и массовых гуляний[903].

12 мая во второй половине дня давний лидер большинства социал-демократов и первый канцлер Германской Республики Шейдеман, который в юности был типографским рабочим, не имевшим постоянного места жительства и работы, и нередко выстаивал в очереди за бесплатным супом на кухню князя Бисмарка, торжественно объявил Национальному собранию, что Версальский договор является «неприемлемым [unanehmbar]»[904]. Да отсохнет рука у того, кто этот договор подпишет. По всей Германии прошли хорошо срежиссированные митинги протеста. Руководство профсоюзов назвало договор смертным приговором. Еще раньше НСДП поднимала вопрос об ответственности Германии за развязывание войны. Была создана закрытая комиссия для расследования кризисных событий июля 1914 года. Она уже предоставляла неопровержимые доказательства причастности Германии к провокационному ультиматуму, перед которым Австрия поставила Сербию[905]. Но теперь все мысли о публикации обличающих материалов остались в стороне[906]. Профсоюзный лидер Карл Легин заявил, что условия Версальского мирного договора рассеяли все сомнения относительно подлинной природы войны. Какой бы ни была вина кайзера и его окружения в развязывании войны, народ Германии должен объединиться против грабительских империалистических устремлений стран Антанты. Министр иностранных дел Германии граф Брокдорф говорил, что Республике надо работать над тем, чтобы сплотить «рабочих, буржуазию и государственных служащих» в единую оппозицию, противостоящую навязываемому миру[907].

29 мая в разгар патриотического подъема германское правительство представило осторожно сформулированные контрпредложения, целью которых было уменьшить территориальные потери за счет уступок в разоружении и репарациях[908]. Ни одна из партий, входящих в первую Веймарскую коалицию, не имела принципиальных возражений против разоружения. По настоянию Эрцбергера, в этих контрпредложениях говорилось о согласии с отменой воинской повинности и сокращением численности армии до 100 тысяч профессиональных солдат в течение трех лет[909]. Взамен Германия хотела получить гарантии своей безопасности со стороны Лиги Наций, которая взяла бы вопросы разоружения под всесторонний контроль. Кабинет министров также выразил готовность направить значительные ассигнования на начальные репарационные выплаты[910]. Пока Франция и Британия продолжали все еще безрезультатный спор об окончательной общей сумме репараций, Германия предложила выплатить 100 млрд золотых марок (24 млрд долларов), притом что первый транш составит 20 млрд золотых марок[911]. При более внимательном изучении это предложение оказалось не столь щедрым, как могло показаться сначала. Франции для начала работ по восстановлению предстояли огромные расходы. Германия же предлагала ежегодные платежи в размере лишь 1 млрд золотых марок, притом что длительный период ожидания выплат не предполагал начисления процентов на основную сумму. Берлин также обратился с просьбой о предоставлении кредита в счет значительного объема реквизированных товаров. Иными словами, Берлин рассчитывал получить внешний кредит, чтобы можно было начать торговый цикл и приступить к выплатам. Финансирование репараций, надеялись в Германии, станет механизмом, обеспечивающим интеграцию страны в мировую экономику[912]. По крайней мере для последующих поколений это контрпредложение обернулось бы триумфом. В «Экономических последствиях Версальского мирного договора» Джон Мейнард Кейнс назвал это предложение Германии эталоном обоснованности[913]. В начале июня 1919 года Берлин был близок к тому, чтобы повторить подвиг октября 1918 года и внести раскол в созданную против него коалицию. Но на этот раз не Вильсон, а Ллойд Джордж в последний момент выступил с решающим предложением, которое отличалось от прежних более мягкими условиями. Признавая особый характер польского вопроса, Лондон настаивал на проведении плебисцита при решении вопроса о разделении Силезии. Но это было самое большее, на что были готовы пойти Вильсон и Клемансо. 16 июня текст договора был возвращен Германии, и при этом ей было заявлено, что положительный ответ должен быть получен в течение недели, иначе будут введены войска. Хотя союзники провели демобилизацию значительной части своих армий, в июне 1919 они все еще располагали силами, эквивалентными 44 готовым к боевым действиям дивизиям, а этого было более чем достаточно, чтобы подавить любое возможное сопротивление[914]. Германия оказалась в отчаянном положении. Но и в этот кризисный момент рейх сохранял суверенитет. Особенностью версальского процесса было то, что побежденные были вынуждены осознанно сделать выбор в пользу собственного поражения.