На южном фронте без перемен - Павел Яковенко

Краем уха я слышал шумный диспут среди подчиненных, но меня больше волновала статья об успехах родного «Ротора», чем надоедливые окружающие.

Примерно через час товарища Найданова посетила дружественная делегация.

Джимми Хендрикс и иже с ним привели на просмотр к командиру кандидатов в сборную. Андрюха сразу же состроил скептическую мину, но я мгновенно заметил плохо скрываемое торжество, которое сквозило во всех его движениях. Ему теперь до фени стали все спортивные результаты; он добился главной личной победы — уломал подчиненных. До сих пор ему приходилось зарабатывать свой несчастный авторитет. Конечно, следующий призыв был бы в руках Андрея и телом и душой. Но это следующий… А пока приходилось работать с тем, что было.

Пока я глубокомысленно предавался созерцанию газет, Андрей осматривал будущих спортсменов. Расчет Ситникова выдвинул в истязаемые Данилова — не самую плохую кандидатуру: не могучий Андроид, конечно, но и не хилый Рамир. От расчета Ослина был представлен сам Ослин. О! Этого и я не ожидал! Что его подвигло на этот подвиг, отвечать он не захотел. Если вы думаете, что он не мог заставить подчиненных, то сильно ошибаетесь. В своем расчете Ослин властвовал самодержавно, и что послужило поводом к столь человечному его поступку, я так и не решил. Ну и ладно — это не столь важно.

Расчет Абромовича представил рядового Пятницкого. А от расчета Боева вызвался сам Боев. С его кандидатурой я был согласен руками и ногами. Он постоянно пыхтел с гантелями, гирями и в периоды массовых реквизиций, как он мне сам сказал, (и я ему верил), фанатично искал штангу — пока не удачно. А вот Пятницкий, вне всякого сомнения, стал козлом отпущения. Командир батареи не захотел омрачать себе праздник послушания и не стал поднимать скандала из-за очевидного саботажа сержанта Абрамовича. Тем более что это был, вообще-то, «мой» сержант…

Пару дней сборники тренировались. Получалось довольно хреново, но я не думал, что пехота сильно превосходит нашу команду во всех компонентах. Я почти угадал, кроме маленького нюанса. Но об этом позже…

Понурые, совсем не похожие на олимпиоников, участники соревнований надевали амуницию, без конца щелкали затворами автоматов и попутно выслушивали тренерскую установку.

Наконец, к месту старта подтянулась пехота. Впереди, как обреченные гладиаторы, тяжело шагали напряженные участники соревнований, сопровождаемые шумной толпой болельщиков — приколистов. (Видимо, особо их радовало то, что в данный момент не они будут «умирать» на полосе препятствий, а ведь все могло быть и наоборот!). Отдельно, торопливой походкой пробирались к своим местам офицеры — наблюдатели за этапами. Главным судьей единодушно избрали медика Гаджи как человека относительно нейтрального, и, в любом случае, честного.

Гаджи отнесся к своей миссии крайне серьезно. Вооружился секундомером и свистком, появление которого озадачило не только меня, и встал у точки старта как арбитр в центральном круге — такой же строгий и решительный. Участники подошли к рубежу и первые в эстафете напряглись…

Мы долго думали вместе с Найдановым, кого же отправить на старт первым. Вся ответственность этого человека состояла в том, что ему единственному необходимо было отрыть окоп для стрельбы лежа; все остальные должны были воспользоваться готовым. На предварительных тренировках Андрей испробовал этот элемент: у Кабана получалось быстрее всех, но окоп выглядел довольно топорно, (как и сам создатель, к слову сказать); окоп Боева сошел бы даже за эталон, но выкапывал его мой сержант почти в полтора раза дольше.

— Кто будет обслуживать этап? — спросил я.

Андрей пожевал губами и нервно дернул головой:

— Урфин Джюс.

— А что предпочитает Урфин Джюс: красоту, скорость, что-то еще?

— Урфин Джюс предпочитает своих деревянных солдат… Откуда я знаю?

Мы помолчали. Я ткнул пальцем в небо:

— Давай поставим Кабана. Этого, по крайней мере, ни чем не смутишь.

Так флагманом нашей команды стал Кабан…

Гаджи свистнул. Кабан упал на брюхо и пополз как змея, хотя, наверное, сверху он напоминал огромную черепаху. Я разглядел, что саперная лопатка, (которые, кстати, нам пришлось занять у пехоты, ибо нам они по штату не положены) сползла ему под живот. Я представил, как она втыкается ему черенком в разной степени болезненности места, и мне на мгновение стало его жалко. Тем не менее, по скорости он шел вторым. Рев болельщиков стоял как на стадионе.

За просвет между телом и землей начислялись штрафные очки. Гаджи лично контролировал первый этап, и я с удовлетворением отметил, что пехота уже заработала себе по паре «бананов». Таким образом, виртуальный результат нашего флагмана оказался лучше физического. Дойдя до рубежа окончания первого этапа, Кабан поднялся и понесся к контрольному пункту номер два, где дежурил прапорщик — специалист по технической части. Этап был скрыт от взоров почтенной публики, но вскоре мы увидели спортсменов, пыхтящих на третий рубеж, а в это время ползли к цели наши следующие номера. Правда, интерес к ним пропал, а зрители устремились к этапу номер три, где первые номера корпели над окопами. Пот катил с них градом, и я не сомневаюсь, что Кабан сто раз уже проклял эти соревнования, свое безрассудство, нас, войну и многое, многое другое…

На линии огня стояли желтые, хорошо заметные банки из-под турецкого масла, как я уже говорил, в изобилии разбросанные в данной местности отступившими боевиками. Урфин Джюс, в азарте организатора, даже агитировал за поездку в ближайший населенный пункт для реквизиции стеклянной посуды, которая великолепно разлеталась бы на кусочки при удачном выстреле, но Франчковский вполне резонно рассудил, что такое дело может стать последней каплей недовольства вышестоящего командования, которое и так постоянно грозилось сжечь, по примеру Александра Македонского, все обозы нашей великой части, и посоветовал не слишком наглеть. Урфин Джюс обиделся, но от идеи отказался….

После бега и рытья руки у солдат тряслись, и стрельба прошла из рук вон плохо. Да уж, не биатлонисты, конечно. Однако отстрелялись, и первые номера рванули на последний этап: метание саперных лопат и штык-ножей. В качестве мишеней избрали помеченные краской деревья — просто и удобно.

В еще теплые окопы опустились вторые номера. Они не копали тяжелую местную почву и их огневые успехи оказались на два порядка выше, чем у предшественников. Банки-мишени превратились в решето.

На четвертом, и последнем, этапе, где, кстати, дежурил именно Найданов, штрафные очки начислялись в трех вариантах: метнул, попал, но не воткнулось; метнул, но никуда не попал; не смог метнуть.

Было скромно, но радостно, что все мои подчиненные хотя бы попали в дерево. А Пятницкий, на которого я не поставил бы и ломаный грош, чисто случайно, но ухитрился воткнуть штык-нож как положено. Наверное, на него подействовало личное присутствие командира батареи.

У солдат Франчковского два ножа улетело мимо дерева — от излишнего усердия. Их командир помрачнел, искать штык-ножи в буреломе можно долго и безуспешно. Но за него беспокоиться не стоило: при необходимости он мог заставить своих солдат перекопать весь лес, но найти казенное имущество — по крайней мере, теоретически такое было возможно.