Четыре сестры - Малика Ферджух

друзьями у Клуба дельфинов и свернула, чтобы не встречаться с ними. Ей не хотелось, чтобы Дария спросила в десятый раз на этой неделе: «Ну? Какие новости?»

Нет, у нее не было никаких новостей от Виго, но Дария была не из сочувствующих. Ее мотивы казались подозрительными. Женевьева окинула взглядом весь кишащий людьми пляж. Будь Виго там, она была уверена, что увидела бы его. Узнала бы среди этой тысячи тел. Иначе и быть не могло.

Она вспоминала ночь, когда он пришел в ее комнату, вечность назад, и боролась с отчаянным желанием заплакать, настолько все стало расплывчатым, будто этого и не было никогда. Или было, но не здесь, где-то далеко.

Красное пятно появилось в ее поле зрения. Женевьева тотчас оглянулась. Это был дедушка в красной парусиновой шляпе, выгуливавший внука.

Оставалась одна возможность. Но Женевьева откладывала ее на потом. Когда она больше не выдержит… хотя до этого, кажется, уже недалеко. Она вспомнила об этом позавчера ночью. Проснулась как от толчка, будто на нее направили мощный прожектор.

Моего дядю зовут Анжело Анжелопулос. У него гараж на выезде из Амброз-ле-Шапель. Она знала, где это, десятки раз проезжала мимо на машине. Вдруг о ее колени ударился мяч. Она подняла голову: это был Фисташковый мальчик, знаменитый игрок в мини-гольф, который иногда (вот как сегодня) играл и в футбол. Она бросила ему мяч, и он убежал, помахав ей рукой.

– Держи вора! – закричал кто-то. – Держи вора!

Все головы разом повернулись в одну сторону. Парень в джинсовой шляпе промчался через пляж мимо Клуба дельфинов и припустил к набережной, откуда рассчитывал затеряться в переулках. Женевьева так и сидела, совершенно ошеломленная.

– Он спер мой мобильник! – кричал юноша, гнавшийся за вором.

Тот юркнул в поперечную улицу и исчез. Пострадавший со злости топнул ногой и вскрикнул – черт! – потому что был босиком.

– Вы успели его увидеть?

Женевьева не ответила. Она видела вора, но описать бы не смогла. Все, что она заметила, – выражение загнанного зверя, расширенные от страха глаза, вытянутые вперед руки, словно бегущий боялся наткнуться на стену… Она не знала этого вора, зато знала, у кого уже видела такое выражение… Она вспомнила. Наконец-то.

Прошлой зимой, когда они делали рождественские покупки с тетей Лукрецией, на центральном бульваре. Молодой человек в темно-синем шлеме… Он пытался вырвать у тети сумку. Этот парень (боже мой, до чего его взгляд, подбородок, волосы, даже его тяжеловесность вдруг показались знакомыми!), этот вор был повержен, Женевьева свалила его приемом тайского бокса. Потом они дали ему убежать.

Вот оно что. Виго сразу, с самого начала был ей до ужаса близок. Потому что они уже встречались. Она узнала его. Наконец-то до нее дошло, кто он. Виго – вор… Это было откровение, и Женевьева сидела, оцепенев, без сил, на солнцепеке.

Вдруг она вскочила и ринулась в телефонную кабину на променаде над морем. Стеклянные стенки были горячими. Трубка выскальзывала из пальцев, как будто ее натерли воском. Женевьева почувствовала себя петрушкой в мини-теплице.

Для начала она позвонила в справочную. Ей дали номер, который она попросила. Потом она толкнула дверь кабины и ногой придержала ее открытой. Поза получилась крайне неудобная, когда пришлось одновременно набирать номер.

В трубке загудело. Четыре раза. Раздался голос:

– Алло?

– Извините, что беспокою… – начала Женевьева еле слышно.

– Кто это? Кто говорит?

Она покашляла, прочищая горло.

– Я могу поговорить с месье Анжело Анжелопулосом, пожалуйста?

– Это я.

Она опустила ногу, и дверь кабины захлопнулась. Теперь ей нужны были все силы.

– Добрый день, месье. Вы дядя Виго?..

14

Крачка в очках

Шарли никогда в жизни не прыгала с парашютом. Но во сне она прыгала. Прыгала даже небывалым образом, потому что парашют свой держала в вытянутой руке, как Мэри Поппинс свой зонтик, когда та приземлилась ветреным утром в саду Бэнксов. Шарли исполнила несколько грациозных антраша над пунктиром маленьких облачков, хип-хэп-хоп, но вдруг ее парашют засвистел и сдулся. Горизонтальное покачивание сменилось вертикальным падением, а двадцать три километра в час – тремястами двадцатью!

– К то-нибудь может мне помочь? – поинтересовалась она у клина диких уток, пролетавшего мимо на юг, и постаралась проявить учтивость с учетом своей ситуации.

Одна утка отозвалась презрительным кря-кря, остальные не удостоили ее даже взглядом.

– Кто-нибудь может мне помочь? – повторила она, стараясь крепче держаться за свой парашют.

Ее обогнала крачка и, взмахнув крыльями, вернулась к ней. И заговорила. Голос был ей знаком. На крачке были забавные восьмиугольные очки.

– Будет немножко больно, – сказала она. – Придется сделать обезболивающий укол и…

– Вы хотите сделать мне укол? – спросила Шарли, чувствуя, что падает все быстрее и быстрее.

– Чтобы не было больно.

– Но когда я ударюсь о землю, разве простого обезболивающего укола будет достаточно? Как вы думаете?

– Вы уснете. Спать – лучший способ не чувствовать боли, – объяснила крачка с какой-то странной улыбкой в глазах.

– Я никогда до сих пор не встречала крачек в очках… О, я знаю, вы говорите как Базиль, у вас его голос!

– Это мое имя, – сказала крачка. – Меня зовут Базиль. А мои очки…

Его перебила глупая утка, она выкрикивала свое кря-кря-кря-кря так громко и так близко к ушам Шарли, что та проснулась!

Она лежала на больничной кровати, под больничным потолком, в больничной тишине. Болела левая рука. Она опустила глаза. Рука была закована в гипс.

Ее голова перекатилась на белой подушке, и она вдруг поняла, что не одна в палате. На второй кровати тоже кто-то лежал. Она оглядела фигуру под простыней, от изножья до замотанного повязками лба. Усталые глаза Шарли закрылись.

Она тотчас открыла их. Вытянула шею.

– Юпитер? Это ты?

Она привстала, застонала от боли – крачка Базиль была права, рука болела, – и задумалась, где же она. Если Юпитер в Париже с мелкими, как она может лежать с ней в одной палате? Что она вообще делает в больнице? Шарли попыталась собраться с мыслями. Это было трудно, ведь крачка вколола ей этот окаянный укол, и…

Наверняка это сон – и с этой мыслью она мгновенно уснула.

Она провела языком по губам и медленно подняла веки. Рука болела меньше.

Шесть пар глаз молча смотрели на нее. Шарли тоже молчала, потом нетвердым голосом спросила:

– Где я… в четвертом измерении?

– Нет, в Вильневе, – сказала Женевьева.

– В больнице Флоранс-Кор, – добавила Беттина. – В двадцать седьмой палате.

– На этаже Всяких-мелких-неприятностей, – вмешалась Гортензия.

– В отделении переломанных рук, – подхватила Энид.

– Профессора Уй-Уй-Уй, – вставила Дезире.

– Где