Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

Пульхерии было лишь девять, Феодосий II был старше на два года, когда они с братом и сестрами стали сиротами после смерти Аркадия в 408 году. Вскоре Пульхерия приобрела лидерство над сестрами и братом, с раннего возраста демонстрируя признаки непреклонной и властной силы духа. Ссора между нею и евнухом Антиохом привела к его увольнению с должности в 412 году. Двумя годами позднее, в возрасте пятнадцати лет, Пульхерия была объявлена Августой. 30 декабря этого года ее бюст был торжественно открыт в палате Сената рядом с бюстами мужчин-Августов.[923] И все-таки ее необычайную целеустремленность отразило не столько раннее получение ранга Августы, сколько ее решение в том же 414 году посвятить себя аскетическому христианскому идеалу. Она приняла пожизненный обет целибата и настаивала на том, чтобы сестры сделали то же самое.[924]

Дав такой обет, Пульхерия провела глубокую черту между собою и своими предшественницами — в то же время создав идеологическую связь с образом недавней императрицы Елены. В культуре династического правления главным значением женщины для ее родичей-мужчин все еще являлась роль жены и матери наследников. Вырваться из этого уравнения как раз в момент достижения репродуктивного возраста и, более того, публично заявить о своем намерении сделать это было неслыханно.

Выбор Пульхерии отразил радикальную перемену в природе возможностей, открывшихся для женщин V века, стремящихся жить целомудренной жизнью, а также продемонстрировал, как глубоко христианские ценности просочились в культуру римской элиты. К примеру, Олимпия, близкая соратница Иоанна Хризостома, а также знаменитая Мелания Младшая, обе были рано и насильно выданы замуж — но не позволили своим семьям выбрать им вторых мужей. Они использовали свои унаследованные богатства на построение монастырей в Константинополе и Иерусалиме, тем самым придав твердую религиозную законность своему независимому статусу. Инициатива Пульхерии, члена правящей династии, присоединиться к их числу, даже не выходя замуж, и при этом еще уговорить на то же сестер стала замечательной победой аскетического крыла христианства.[925]

Повседневная жизнь во дворце Феодосия II отражала религиозные симпатии императорской семьи, обретя черты монастыря. Рассказывают, что мальчик-император и его сестры поднимались с рассветом и хором пели антифонные гимны, заучивая наизусть Священное Писание. Феодосий II не делал ничего, пока не выскажется сестра. Пульхерия принимала за брата все решения, доверяя другим учить его искусству верховой езды, фехтованию и грамматике — но осуществляя личный контроль за его обучением царственному этикету, инструктируя его, как носить мантию, как элегантно садиться и как властно ходить. Она облагородила его хриплый смех, научила обуздывать выражение лица, делая его серьезным, как приличествовало обстоятельствам; демонстрировала ему, как проявлять изысканные манеры во время аудиенции с посетителями. Кроме всего прочего, она настаивала, чтобы он регулярно молился и посещал церковь.[926]

Образ Пульхерии, хлопочущей вокруг младшего брата и готовящей его к роли императора, не расходится с описанием традиционных забот имперской женщины. В обязанности любой римской матроны всегда входило присматривать за воспитанием и образованием ее сына. Но гораздо менее обычная ситуация, когда эти обязанности ложились на сестру.

Однако примечательно то, что описание деятельности Пульхерии не сводится только к этому. Согласно словам историка церкви и ее современника Созомена, Пульхерия была эффективным правителем Римской империи — в состоянии дел которой он, очевидно, не видел никаких упущений:

Если бы Созомен писал некролог Пульхерии, эти слова могли бы привлечь цензуру. На деле многие были куда менее склонны к расточению комплиментов. Писатель VII века Иоанн из Никеи сурово критиковал Пульхерию за публичное помыкание братом и за узурпацию прав мужчины, напрямую перекликаясь с критикой, направленной на «неженственных» имперских женщин, подобных Агриппине Младшей, почти пять веков тому назад.[928]

Тем не менее статус имперских женщин к концу античности изменился. В последние века их репутацию определяли не только успехи или глупость мужей, теперь ее в глазах критиков могли создать или разрушить религиозные верования. Связав свой статус с обетом девственности, Пульхерия смогла выковать твердую базу своей независимости от мужа — такую же, какую королева-девственница Елизавета I создала несколькими веками позднее. Следующие сорок лет своей жизни эту позицию властная принцесса, дочь Феодосия, довела до совершенства.[929]

Пока Пульхерии пришлось менять образ жизни своей семьи в Константинополе, в Европе ее тетка, Галла Плацидия, принимала собственный обет. Готы попали под новое управление. Аларих умер от лихорадки в Италии вскоре после того, как готы разграбили Рим, и его место занял его заместитель Атаульф. Продолжая попытки решить вопрос с землей для своих людей, Атаульф сначала предложил двору в Равенне освободить Галлу Плацидию за выкуп. Но Равенна тоже попала под власть новой сильной личности — Флавия Констанция, пришедшего на смену Стилихону. Однако при Гонории, который все еще находился тут, и учитывая неспособность Флавия Констанция свести два лагеря за стол переговоров, Атаульф решился на смену курса. В январе 414 года он женился на своей римской пленнице в городе Нарбонн на юге Галлии — в области, хорошо известной римским эпикурейцам за производство меда из цветов розмарина.[930]

Описание свадьбы Атаульфа и Плацидии сохранилось в истории, сделанное современником, восточным дипломатом по имени Олимпиодор. Он рассказывает, что церемония происходила в доме знатного местного горожанина по имени Ингений, присутствовали на ней вперемешку варвары и римские гости, включая сенатора Приска Аттала, который был взят готами в заложники в то же время, что и Плацидия, и освобожден по договоренности. Невеста была одета в «царские одеяния» и сидела в зале, «украшенная на римский манер», принимая гостей. Жених тоже отказался от своего варварского гардероба, надев «плащ римского офицера» и прочую римскую одежду. Среди свадебных подарков находилось личное подношение Атаульфа Плацидии — вереница симпатичных юношей, одетых в шелк, внесла два огромных блюда с горой золота и драгоценных камней, сверкающую память о разграблении готами Рима. Эта последняя деталь была единственным неудобным упоминанием в рассказе свидетеля: иначе могло показаться, что эта свадьба ничуть не более необычная, чем заключение союза между двумя важными семьями Римской империи. Ни единого намека на принуждение или нежелание со стороны невесты не портило картины.[931]