Избранное - Феликс Яковлевич Розинер

в этих лучах и был подобающим образом элегичен. Свадебный обед устроила Настена на своей московской квартире. Готовившиеся к экзаменам Славик и Лера тоже пришли к столу. Лера тихо спросила Ахилла: «Можно я вас поцелую?» И когда он обнял ее, прошептала: «А я все равно… Навсегда».

Вечером попрощались с Наядой и Майей.

— Мы не станем терять друг друга, правда? — говорила Наяда, держа руки Ахилла в своих. — Я полюбила тебя и всех вас. Я теперь больше понимаю, кем был наш отец. Я буду приезжать. И я уверена, что ты и Валя приедете ко мне, как только ты поправишься (тут Майя неприлично фыркнула: как же, выпустят Ахилла за границу!), и ты, Майя, тоже («о’кэй, о’кэй», — с неуважительной поспешностью вставила Майя). — Наяда закончила по-русски: — Я люблю тебя. Спасибо.

Все тот же верный друг Маронов отвез Ахилла и Валю в Красный. Там продолжилась летняя жизнь — размеренная и спокойная: завтрак, прогулка, работа, упражнения, работа, обед, сон, созерцание и медитация, ужин, беседа, сон, — Ахилл все увереннее переступал из каждого дня прошедшего в день предстоящий, Валя хорошо, и тоже все уверенней, вела его по этому пути, длившемуся уже полгода.

Явился как-то Славик и, улыбаясь во весь рот, заявил:

— Поздравляйте. Приняли в Институт Гнесиных. Теория и композиция.

— Гнесиных? — переспросил Ахилл. — Ты же сдавал в консерваторию?

— Угу. И сдал. Не взяли.

— То есть? He набрал нужных баллов?

— А черт их знает. Кажется, набрал. — Он деланно засмеялся. — Какая разница? Гнесинский тоже неплохо, правда же?

Он был доволен и увиливал от вопросов. Но вечером пришла Настена. Сперва она болтала ни о чем, но, когда Ахилл спросил, что же произошло со Славиком, ее вдруг прорвало:

— Все вы, конечно, Ахилл! — выдала она так, будто хотела облить его ядом. — Учитель! Вы же его воспитали! В консерватории все знали, что он ваш — как это выразиться? — выкормыш, вот! И не взяли! Чтобы подальше от Вигдарова, подальше от неприятностей! Какой-то профессор даже сказал: «И этот будет такой же», — представляете? Вот вам и результат!

— Замечательно, — сказал Ахилл.

— Вы еще гордитесь! — возмутилась Настена. — А что у ребенка будет с карьерой? Так за ним этот хвост и будет тянуться?

— Что поделать, — мирно вздохнул Ахилл.

Настена заплакала.

— Но ведь подумайте, — начала успокаивать ее Валя, — ведь если бы Ахилл со Славиком не занимался, было бы еще хуже.

— Он все равно способный! — сквозь слезы ответила Настена.

— Еще бы! Но я хочу сказать, — продолжала Валя, — что он мог сдавать экзамены и в консерваторию, и в Гнесинский, потому что Ахилл его хорошо подготовил, разве это не так?

— Мне без конца звонят! — не слушая Валиных доводов, горестно восклицала Настена. — Все только и говорят об этом! Что ученика Ахилла не взяли в консерваторию! Вы всегда на него влияли! И вот результат!

— Послушайте, Настена, — Ахилл выразительно поднял палец, — это же хорошо: скандал всегда хорошо. Для будущей карьеры скандальное начало всегда полезно. Вы разве сами этого не понимаете? Посмотрите, как это было у меня: скандал за скандалом. Может быть, поэтому я и приобрел известность?

Ахилл сделал вид, что говорит с полнейшей серьезностью, и Настена его слова так и восприняла. Она внимательно взглянула на Ахилла, утерла платочком слезы и успокоенно сказала:

— А что? Наверное, вы правы. Посмотрим. В конце концов Гнесинский тоже неплохо, как вы считаете?

И ее уверили, что совсем неплохо.

Сказав о скандалах, сопутствовавших его жизни музыканта, Ахилл никак не предполагал, что не пройдет и двух недель, как случится еще один, связанный с ним, с его именем. Из Москвы к нему прибыла делегация его бывших учеников-десятиклассников, в их числе Дифур, Бобер и, конечно, Лера и Славик. Эта орава — всего их было девять — стеснительно стала топтаться в дверях, затем Вале удалось загнать всех поглубже в комнату, и в конце концов они расселись, кто около стен на полу, кто по краешкам кресел. «Как вы себя чувствуете, Михаил Ильич? А вы в Москве бываете?» — «Теперь, после экзаменов, вольная воля?» — «А что вы сейчас сочиняете?» — Так они ходили вежливо вокруг да около, пока Ахилл не сказал:

— Ладно. Валя вас, наверное, угостит колбасным бутербродом и чаем, потом вы сможете пойти погулять, Славик и Лера вам покажут окрестности. Но пока выкладывайте: вы чего вдруг прикатили такой компанией?

И Ахилл услышал нечто поразительное. Видите ли, была дана клятва: нас разгоняют, нас душат, нашего Ахилла у нас отобрали, довели его до тяжелой болезни, но мы не сдадимся, мы останемся, какими мы были, мы всегда будем с нашим учителем, с нашим любимым Ахиллом! Так решила и поклялась классная элита, которая здесь, пред Ахиллом, и предстояла. Но клятва клятвой, а хотелось не слов, а дела. И они решили: мы покажем, на что мы способны, покажем, что дал нам учитель, мир будет потрясен, а ненавистные враги посрамлены. И мы это сделаем!

Тут все оборотились к Славке, и Ахилл тоже стал на него смотреть.

— В общем, мы сочинили… — начал он и, продолжая говорить, полез в портфель, который был при нем. — Мы и сами не знаем: опера — не опера, оратория — не оратория. В общем, действо, — ну, по типу того, что мы делали на уроках. В общем, вот это что. — И он развернул афишу — большую настенную афишу, отпечатанную в типографии большими буквами, красной и синей краской:

— Мы вас приглашаем, Михаил Ильич! Вы сможете прийти? Приходите, ну пожалуйста! Если вам трудно, мы вас привезем и отвезем, мы устроим! Это в честь вас! Правда-правда! Вот увидите, это здорово получилось! Мы репетировали в зале! Придете, а? Ну, скажите, что придете! Михал Ильич!

Ахилл был так поражен, что только молча взирал на афишу.

— Да как же вы это умудрились? — наконец спросил он. — Когда? У вас же у всех экзамены были — выпускные, потом вступительные.

Вопрос Ахилла им страшно польстил, они гордо заулыбались и стали вперебой галдеть, объясняя, как они сговаривались — железно! без отговорок! — репетировать несмотря ни на что! как последние две недели, когда экзамены уже окончились, они работали дни и ночи! и все успели! и вовремя показали спектакль комиссии.

— Комиссии? Какой комиссии? И, кстати, как вы попали в клуб МГУ?

Ахилл снова услышал поразительные вещи. Директор школы Фаликовский, как оказалось, просто так не сдался — прежде всего потому, что несколько крупных ученых, физиков и математиков, возмущенных закрытием спецшколы, оказали